Дар Божий
Шрифт:
Из-за ограды лезли кусты. Весной тут хорошо, весной сразу видно, что эти кусты — сирень.
У перекрестка с улицей Шолуденко был вход на стадион, колоннада с арками. На крыше стояли порознь белые буквы: «СТАРТ». Справа от арок, на стене, красовалась другая: «Fidonet» и какие-то цифры.
Тут заспорили — Кира предлагала идти дальше, прямо наверх, до улицы Ванды Василевской, и на метро к Политеху, а Нюта и Шура — пройтись по Шолуденко мимо Газприбора и депо на Лукьяшу, так быстрее. В это время к Мише обратился прохожий — круглолицый бровастый парень с круглыми, под стать лицу, глазами. Остальные его, кажется, и не заметили.
— А знаешь,
— Понятия не имею, — Миша пожал плечами.
Прохожий как бы огляделся — на небо, на стадион, вообще вокруг, и заговорщицки сообщил:
— Я тот самый Никифор Никитович Шолуденко.
— Тоже понятия не имею, — сказал Миша. Ребята спорили или просто стояли, не принимая участия, только солнце осветило тополя и колоннаду, а Шолуденко сжато рассказывал:
— Значит, как это было. Мы освобождали Киев. Я был командиром взвода разведки. В лесу под Святошино мы с Аветисяном взяли в плен фрица. Он возле дома лесничего справлял нужду, там мы его и взяли. У фрица была ценная карта, как Киев заминирован. Мы сдали карту командиру, Кошелеву, и потом после допроса нам немца отдали обратно, мы посадили его в танк и поехали в голове колонны бронетехники, мы впереди. Я немецкий знаю, и Киев знаю, прожил в нем можно сказать сознательную жизнь. А из танка обзор прямо скажем хреновый, поэтому я вылез на броню и оттуда показывал, куда ехать. А под Кардачами по нам самоходка пальнула. И что ты думаешь? Вернуться в Киев освободителем и умереть, ну как так можно, а? Не, я не сразу помер, меня осколком, а танку что? Меня с брони сняли, внутрь, повезли в Октябрьскую, я этого уже не помню почти, проваливаюсь, — Шолуденко улыбнулся, — а то очнусь и понимаю, что-то засело в груди, и болит и не вырвешь, и это с ума просто сводит. А я глаза закрою и представляю, будто это не танк урчит, а трактор, что трактор меня куда-то везет, вроде как я на поле допустим под комбайном пострадавший, лежал человек отдыхал на покосе, комбайн на него наехал, и везут меня спасать в больницу. Это я себе представлял такое. А потом я умер и меня похоронили. А было мне, братец, двадцать четыре годика… Мне и сейчас столько.
— Брэ! — сказал Миша, — Это ты всё выдумал.
— Ну хочешь верь, хочешь не верь.
Победила Нюта, потому что на стене депо они увидят классные граффити, и все пошли по улице Шолуденко, а Миша отвлекся и тоже пошел, а когда обернулся, то никого на улице больше не было, и уже много позже Гнутов вспомнит, что на лицо Шолуденко не падала никакая тень, оно само как бы… Да нет, не светилось, но не зависело от окружающего. И его никто не заметил — ни Кира, хотя стояла рядом, ни Нюта, ни эта тоже писательница девушка Шура.
У заводской проходной стенды с фотографиями показывали, какая у Газприбора хорошая база отдыха. Там и лес, и речка, и своя лодочная база. Миша сообщил, что он там проводил каждое лето начиная с восемьдесят шестого, и что фамилия директора базы была Карпук.
После этого Миша, замыкая шествие, каждую минуту на разные лады восклицал:
— Карпук!
То весело, то настойчиво, то ожесточенно. Девочки начали уже переглядываться. Но Миша заметил, что никто не смеется, и перестал. Он хотел поделиться историей про Шолуденко. За высоким бетонным забором депо виднелась крыша старой электростанции.
— Вы знаете, — сказала Кира, — она описана у Булгакова в «Белой гвардии».
Ой, правда? Миша тут пять минут назад призрака получается встретил, а ты со своим Булгаковым! Миша шагал позади уже молча и мрачно, всё больше отставая. Еще чего доброго о репетиционной базе разговор заведут.
И таки завели, и в самом метро, перекрикивая шум вагона, обсуждали вовсю.
— Когда мы сможем прийти посмотреть помещение? — важно спрашивала Нюта. Миша играл желваками. Посмотреть помещение. Вроде у тебя есть выбор. Дураки. Не будет у вас никакой группы. Собирались полторы калеки, собираете с миру по нитке.
— Погоди, — кричал кто-то внутри Миши, — Это всё потому, что тебя озаботили сараем? Но ты же сам вызвался. Так злись на себя.
— Я не вызвался, — отвечал другой Миша, — Меня вынудили. Само собой слетело.
— Тогда зачем ты согласился участвовать в группе вокалистом?
— Захотелось. Могу и обойтись. Мне всё это вообще не нужно.
— Ездить мне далековато, — неуверенно отозвалась Шура. Нюта и ее пригласила в группу.
— Да и я ни петь, ни играть не умею…
— А стихи? Нам нужен поэт-песенник. У меня с поэзией туго — и это общепризнанный факт. У Киры тоже. У Миши?
— Миша прозаик, — ответил Миша.
— Я тоже прозу в основном пишу, — сказала Шура.
Нюта вдруг обратилась к пассажирам:
— Граждане пассажиры, внимание! Вместе с вами в одном вагоне едут два молодых, начинающих писателя, которые в будущем станут классиками.
— И даже попадут в школьные программы, — добавил с улыбкой Миша.
— Вот, прозвучало пророчество!
И скоро, на Арсенальной, эскалатор нес их наверх, а позади одна за другой оставались лампы, похожие на огромные свечи. Наверх, к Зеленке. А как же мы назовем группу? Всё группа да группа.
— Господин Пуго! — предложила Нюта.
— О, классное название, — Кира согласилась. Она тоже читала Шурыны рассказы.
И как всё успокоилось и стало ясным с названием. То они раньше спорили, вернее, каждая говорила, что надо подумать, а потом предлагала новый вариант. Но сейчас стало очевидно, что название должно рождаться словно ребенок, сразу, не в долгих мучениях. Господи, чего только не возникало в разговорах. Нюта выдавала названия с хитрецой, после мудрствования. И сама же потом их ниспровергала. Чижи-Пыжи — вторично, Упаковщики нот — кто на такое пойдет? Названия Киры были еще хуже. Гремучая смесь, Граммофон, Клондайк надежд.
А Господин Пуго, во-первых, необычно и звучно. Во-вторых, имеет литературную основу. И пока девочки кивали, осознавая важность литературной основы, эскалатором несомый рядом Миша надул губу, ему название не нравилось, а в голове одно за другим возникали другие, замечательные — Носки, Понос, Блевота. Надо делать панк!
Их выносило к свету, а значит, Зеленка была всё ближе.
Глава 14
Днем калитка усадьбы Гнутовых скрипнула, и случилось редчайшее событие — Миша со своим дядей Андреем отвели в сторону, противостоя траве и холмикам земли, створку ворот.
Затем во двор въехал «Запорожец» темно-зеленого цвета, такой чистый, такой вылизанный, что казалось — это самая передовая машина в стране. Из нее вышел бородатый человек в свитере, и поднял спереди багажник. У «Запорожцев» багажник ведь там, где у других капот. Стал доставать оттуда металлические палочки, реечки. А на крыше «Запорожца» был закреплен, свернутым, большой — почти в рост человека — лист алюминия.
Андрей представил гостя Татьяне и Мише:
— Вот и Борис Георгиевич.