Шрифт:
Annotation
Киев, девяностые.
Миша нарядился в рваньё, чтобы вдоволь полазать по мусоропроводу, но его приняли за неформала и пригласили играть в рок-группе. Пора приступать к репетициям, но дядя Миши, уфолог Андрей, вовлекает племянника в странные опыты по изучению подземных пустот.
Петр Семилетов
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Дар Божий
Глава 1
В нулевых на киевской улице Мичурина многие частные домики разрушались самостоятельно и сносились до основания техникой. Изрытый древними пещерами склон горы срывался экскаваторами и туда вбивались сваи бетонных опорных стен. Шло большое строительство.
Однажды бульдозер, смяв кусты малины, гнал перед собой нарастающий вал черной земли, и вынырнули, потянулись за ковшом человеческие останки — кости в тленной, замшелой одежде, круглолобый с грязными волосьями череп. Позже их обнаружил рабочий, лопатой раскидывающий кучу земли на другое место. Чтобы не связываться с милицией, он снова их закопал и тщательно утрамбовал. И никому про это не рассказал. Только задумался — а что тут случилось… Сколько… Лет десять-пятнадцать назад?
* * *
Поутру, часов в одиннадцать, Миша вышел на крыльцо старого, довоенного еще домика, и поглядел в синее небо на поздний октябрь. Тучки собираются. В плодовом приусадебном саду, что крутыми уступами поднимался к забору ботанического сада, пахло яблоками — спелыми и подгнившей падалицей. Выше, по краю ботсада белели с желтой листвой березы, мелко трепеща под налетевший от Днепра ветерок.
А с соседнего холма, через Наводницкий овраг, выглядывала спиной мужеподобная, стальной наружности статуя Родины-матери, облаченная в одежду греческой богини. Воздетыми руками она держала меч и щит с гербом недавно исчезнувшего государства.
Нельзя на вид сказать, сколько Мише лет. Щеки его покрыты бачками, рот обрамлен густыми черными усами и бородой, на глазах темные очки. Одет в черный костюм — брюки с пиджаком, под ними домашний, маминой вязки свитер да светлая рубашка с воротником навыпуск. Ноги обуты в черные туфли. Как диковинный жук. Соседи говорили, что похож на работника похоронного бюро, сам же он считал, будто косит под лабухов семидесятых.
Те же соседи знают, что Миша по возрасту старшеклассник или недавно закончил школу, но туда он кажется никогда не ходил, а слонялся днями в саду родного дома — дома семьи Гнутовых на улице Мичурина, крутил с чердака сарая патефон на всю округу, или лазал по крыше, настраивая какие-то мудрёные антенны из жестяных банок и проводов.
Пределы усадьбы он покидал по особым делам или к почтовому ящику. Синий, кривой, на двух ногах, со множеством дверок и треугольной крышей, ржавел этот ящик на изгибе улицы. Еще нужен, служит.
Потом наступит время, когда старые, исконные дома здесь снесут, а склоны разроют, словно могилы. Падет садовое древо, сгинет под гусеницей экскаватора куст крыжовника, и вместо хатки из дранки вырастет терем новый, богатый — да нам так далеко не нужно, мы остановимся во времени, когда нет мобильных телефонов, а на Мичурина всего две таксофонные будки, одна стоит на углу с переулком Пырятинским, а другая почти в самом начале улицы, обнимающей верховье севера Зверинецкого холма.
Эта вторая будка — внизу битой лесенки, сходящей от шестнадцатиэтажки к частному сектору Мичурина. Граница квартала советских высоток по Бастионному переулку, что белыми коробками растут у горы, подрезанной могучей опорной стеной из бетонных блоков.
Миша поднимается в лифте наверх шестнадцатиэтажки и выходит на маленький балкончик. Обозревает.
Справа панельные здания, от оснований увитые лозами винограда. Прямо — крыши домиков в садах, а повыше, на горе ботсада, великанами выстроились в ряд особые акации, у них стручки размером с половину локтя, и семена будто у арбуза. За ними лежат опытные участки сельскохозяйственных растений.
В пору урожая, Миша, даже средь бела дня, отправляется туда с мешком. Бывает, тащит домой корневища топинамбура, вырвав их за длинные, поболе подсолнечных, стебли. Много надо наломать, а корешки маленькие, зато сладкие. Кабачки еще разные, баклажаны, патиссоны. Пока сотрудники ботсада не дождались, Миша действует на опережение. Кое-что впрочем оставляет, не жадничает, да и понимает — с этими овощами научные работники проводят исследования, борются за морозоустойчивость например, или чтоб у помидоров остюков не было.
Поначалу Миша лазал туда через дырку в заборе прямо у плантации. К частному сектору на Мичурина примыкала Собачка — овражистый склон между опорной стеной и забором ботсада. Собачка заросла вишней, кленами да орешником, скрывавшими проложенную по верху народную тропу вдоль ботсадовской ограды, где неизвестные доброжелатели выпиливают болгаркой прутья.
Была дырка и поближе, в Землянском переулке, но хотелось носить овощи тайно. Однажды на опытный участок пришли сапать две тетки. Миша как раз, забыв нож, с усилием откручивал от жилистого стебля длинную тыкву. Тётка в синем платке сказала:
— Я вас знаю, вы за забором там живете, у вас же и так свои грядки есть.
Стебель оборвался, Миша, уцепившийся за тыкву, резко упал с ней на спину.
— Дура! — крикнул плаксиво, вскочил, отбежал на метров на тридцать, прижимая к себе тыкву, повернулся, скинул к носу солнцезащитные очки и взглянул опущенной головой.
— Что ты пялишься? — спросила другая тетка.
— И ты дура! — Миша припустил по тропке под акациями, между топинамбуром и забором.
Потом он придумал попадать в бостад сразу со своей усадьбы. Перекидывал через верх забора, что из металлических прутьев, завязанную в кольцо веревку. Получались две свисающие по обе стороны петли, на уровне груди. Ступал на бетонную опору, затем продевал ногу в петли и спокойно оказывался по ту сторону — уже на стыке березовой рощи и больших, раскидистых деревьев лещины в том углу ограды, что глядит на золотые купола Лавры и серебристую Мать-родину.