Дар Императора
Шрифт:
— Человечество никогда не падет, — возразил я. Слова были инстинктивными, они вырвались у меня сами собой.
Василла склонила голову, копна волос цвета красного дерева удачно подчеркнула любопытство на ее юном личике.
— Откуда пришли эти слова? — спросила она. — Из твоей головы или же сердца?
— Миллион миров обретается в Свете Императора. Бессчетные миллиарды отдают свои жизни ради Трона, пока бесконечные триллионы живут в милости Его, — я взглянул на нее. Темные одеяния Василлы резко контрастировали с моими доспехами. — Человечество никогда не падет, — повторил
Она улыбнулась с искренней любовью и коснулась моей руки.
— Ты ведь действительно в это веришь?
Из дальнего конца зала до меня донеслось изумление Галео, мягкая волна веселья от увиденной картины: одного из сынов Императора, воина, обученного сражаться с демонами, поучает дитя.
Прежде чем я успел ответить, к нам присоединился Дарфорд. Он, как обычно, был в форме. По правде говоря, у него оказался неисчерпаемый запас форменной одежды. На этот раз он предстал в темно-красной с золотыми эполетами и галунами. Наглаженные белые брюки были заправлены в черные кожаные сапоги, и внешний вид довершали три медали на груди. Его награды за подвиги, совершенные в армии родного мира, до того, как он оказался на службе у Анники. Я не был знаком с наградной системой мордианских подразделений Имперской Гвардии, но почти не сомневался, что Дарфорд получил их за меткость.
— Кажется таким холодным, — кивнул он на уменьшающуюся сферу Энцелада.
Я знал, что он шутит, но не вполне понимал цель шутки. Его юмор зачастую ставил меня в тупик.
— Он и есть холодный, — произнес я. — Поверхность Энцелада…
— Ясен Трон, только не заводись, — Дарфорд пригладил усы и бородку. — Ты в точности как Малхадиил. Иногда мне кажется, что я разговариваю с когитатором.
Пару секунд я не сводил с него взгляда. Он похлопал по моим доспехам, что я счел за проявление добродушия. Василла слегка покачала головой, зная, что за этим последует.
— Рад оказаться дома? — спросил Дарфорд.
— Я ведь предупреждал тебя насчет прикосновений к моим доспехам, — ответил я.
Он ухмыльнулся.
— Ты — само очарование. Я так посмотрю, одиннадцать дней тренировок в одиночестве не сделали тебя более дружелюбным.
Прилив раздражения был бы не лучшим ответом. Я знал это, поэтому, приложив усилие, унял его.
— Ты пропустил совсем немного, — продолжил он. — Кловон, свинья этакая, опять мухлевал в карты. Наша возлюбленная госпожа бродила по палубам, словно голодный волк, — он приобнял Василлу. — Эта святая кроха постоянно молилась, не доверяя полю Геллера.
Юная Сороритас встретилась со мной взглядом. Человеческое лицо выражало богатую палитру чувств, и самую красочную часть брала на себя улыбка. Мы, принимая Дар Императора, лишались способности выражать свои эмоции подобным образом. Думаю, постигая новоприобретенные силы, мы узнавали так много о себе, что обычное проявление чувств становилось для нас блеклым и неестественным.
Василла редко улыбалась и, возможно, поэтому ее улыбка была выразительнее прочих. Сейчас она говорила, что девушке надоело отношение Дарфорда к ней, как к ребенку, словно она младшая сестренка под опекой брата.
Я не силен в физиогномике, но могу
— Если ты опять коснешься моих доспехов, — сказал я Дарфорду, — я убью тебя.
— Конечно убьешь. Как и все те разы, что ты грозился мне прежде?
— Ты, — указал я на ближайшего сервитора. — Помоги мне.
Аугментированный раб заковылял к нам. От одной его ноги осталась лязгающая конечность из черного железа и кабелей искусственных мышц. Б о льшая часть его черепа была аугментирована, как и левая часть лица, скрытая за отполированной бронзой. Ничего не выражающие глаза уставились на меня, мимо меня, сквозь меня. При касании к его разуму я ощутил лишь тусклый проблеск сознания, которого хватало лишь для самого элементарного общения, никаких чувств.
— Ваш приказ, возлюбленный хозяин? — спросил он механическим голосом. Из уголка его рта текла слюна, за приоткрытыми губами я заметил почерневшие зубы. Лоботомия являлась своеобразным проявлением милосердия: благодаря выхолащиванию разума он знать не знал о боли в своих гниющих зубах.
Я повернулся к Дарфорду. Тот смотрел на сервитора, чуть скривив губы. Истекающий слюной сервитор продолжал молча таращиться.
— Неужто ты нашел себе друга, Гиперион? — пробормотал Дарфорд.
Я покачал головой.
— Нет. Это последний человек, который хлопал меня по доспехам. Его модифицировали, чтобы он служил человечеству менее раздражающим способом.
Дарфорд дважды мигнул и опустил голос до заговорщического шепота.
— Кровь Императора, ты только что пошутил? Неужели под всем этим серебром таится живой, дышащий человек с чувством юмора?
Он снова коснулся моих доспехов, на этот раз постучав по ним, словно проверяя, не пустые ли они.
Мне потребовалась лишь мимолетная сосредоточенность, чтобы проникнуть в его разум. Пережать кровеносный сосуд здесь, чуть помассировать ткань там…
Дарфорд моргнул и схватился за переносицу.
— Чертова головная боль, — пробормотал он. Из ноздри на губу закапала кровь. Он слабо фыркнул, затем потянулся к платку, не желая видеть пятен на безупречно чистой форме.
— Я знаю, что это ты, — сказал он, держась за нос.
Василла отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
— Понятия не имею, о чем ты, — ответил я.
— Ребячество, — не унимался Дарфорд. — Правда, это очень по-детски. Но неплохо.
Титан. Крупнейший спутник Сатурна.
Не мир, где я родился, но все же единственный дом, который знаю. Мы приближались к гигантскому сияющему шару, скрытому за густыми грязными облаками. Там мы перевооружимся, восстановим узы с воинами Восьмого братства и похороним Сотиса на Полях Мертвых под поверхностью планеты. Там мы поведаем нашим братьям, что Армагеддон, мир заводов и промышленной каторги, осадил Извечный Враг. Волки уже сражаются там, и они нуждаются в нашей помощи.