Дар любви
Шрифт:
Иногда, когда Крид спал, она выходила посидеть на солнце. Она часто видела Мато Вакува сидящим у своего вигвама в окружении детей и даже взрослых.
Тот день не был исключением. Джесси сидела, прислонившись спиной к своему жилищу, и наблюдала за лицами детей, улыбаясь внезапным переменам в выражении их лиц — от благоговейного страха до искрящегося веселья.
Она взглянула на подходившего к вигваму Тасуше Хинзи.
— Хау, — произнес он, опускаясь рядом с ней.
— Привет.
— Как чувствует себя Пеханска?
— Гораздо лучше, спасибо. Он только что уснул.
Тасунке Хинзи кивнул:
— Да, отдых полезен.
— А что Мато Вакува рассказывает детям?
Тасунке Хинзи прислушался и улыбнулся.
— Он рассказывает им притчу о том, откуда у людей взялось по пять пальцев.
— И откуда же?
— Он рассказывает, что, когда мир еще только начинался, в нем жили одни животные. Но однажды — я никто не знает почему — животные собрались на совет и решили сделать людей. Всё шло хорошо до тех пор, пока дело не коснулось сотворения рук.
Ящерица и Койот заспорили. Ящерица сказала, что руки у людей должны быть такими же, как и ее лапы, ибо она может хватать и крепко держать разные вещи.
Койот не согласился и сказал, что руки у людей должны напоминать его лапы, ибо он может рыть ими землю и очень быстро бегать.
Тогда не согласилась Ящерица и сказала, что она более совершенна. От этого Койот разозлился и погнался за Ящерицей, которая, спасаясь от него, забралась в скалы. Чтобы выкурить ее оттуда. Койот разжег большой костер. Но Ящерица поднялась на скалы еще выше, где огонь не мог ее достать, и помахала всем, кто был внизу, лапой:
— Я здесь, спасите меня.
Другие животные увидели Ящерицу, махавшую лапой, и решили, что Ящерица выиграла спор. И вот поэтому у всех людей по пять пальцев на каждой руке.
Джесси захлопала в ладоши, услышав такую милую сказку. Ей и в голову не приходило, что индейцы тоже рассказывают своим детям сказки.
— Наверное, он знает много таких сказок? — cnpoсила она.
— Конечно. В нашем народе почитают рассказчиков и сказителей.
Наша история и легенды о героях передаются из поколения в поколение, от старших к младшим. Разве У васичу, у белых, это не так?
— Да, но мы еще и записываем наши истории в книгах.
— В книгах?
— Ну да, на бумаге. — Наклонившись вперед, она пальцем написала свое имя на земле. — Это письмо. Люди моего народа могут передавать свои сообщения таким способом. Мы записываем свои слова в книгах…— Джесси задумчиво наморщила лоб. — Вы же знаете, как ваши люди ведут счет зимам на шкурах. Ну, а книги очень похожи на шкуры, только они сделаны из бумаги.
Тасунке Хинзи кивнул:
— Похоже, что письмо — хорошее дело.
—Да.
Он посидел рядом с нею еще немного, потом легко поднялся и сказал:
— Передай моему кола, что я скоро приду.
— Обязательно.
Джесси посмотрела ему вслед. Индейцы, оказывается, совсем не такие, как ей рассказывали. Ее страшно напугали люди из племени кроу, но к ней они отнеслись совсем неплохо. Лакота тоже оказались справедливыми людьми. Конечно, они верили в других богов, их язык и образ жизни совсем не такие, к каким привыкла она. Но люди остаются людьми, где бы они ни жили. Они любят и смеются, воюют и плачут, волнуются за своих детей и заботятся о своих стариках. Некоторых легко полюбить, других легко возненавидеть. Но все равно люди остаются людьми, они стараются извлекать и получать большее из того, что у них есть.
Поняв это, она больше не чувствовала себя среди них чужой.
Глава ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Прошли две недели. К концу второй Крид уже мог сидеть, а к концу третьей — выходить из вигвама. Прошла еще неделя, и его замучила мысль о надоевшей слабости. Ведь каждое усилие давалось ему трудом и утомляло его до изнеможения, вынужденное пребывание в постели изводило. Боль в груди постепенно ослабевала и была вполне терпимой, но постоянной. Однако больше всего его угнетало то, что он не мог заниматься с Джесси любовью.
Ах, Джесси. Она заботилась о нем днем и ночью, порхая, словно меднокрылый ангел. Она делала все, только бы ему было удобно. Она терпеливо выслушивала его жалобы, не обращала внимания на его капризы. Но Крид ничего не мог с этим поделать. К тому же он не мог заставить себя рассказать ей, что именно она была причиной всех его нынешних разочарований, поскольку у него не было сил, чтобы обнять ее, почувствовать ее близость, ее запах, ее прикосновения, заняться с нею любовью, поддерживать в своем теле постоянную готовность к этому… И именно это заставляло его прятаться в постели под одеялом из бизоньей шкуры.
Прошла еще неделя. И к нему, наконец, стала возвращаться былая сила. По утрам они с Джесси совершали прогулки вдоль реки. Как хорошо было остаться в живых, снова быть среди близких тебе людей. Но, кроме Тасунке Хинзи и Мато Вакува, лица еще только двоих-троих людей были ему знакомы с детства, тогда как другие… Он все чаще задумывался над тем, действительно ли умерли те остальные, кого он знал, или же они влачат жалкое существование, подобное живой смерти, именуемой «жизнью в резервации»?
В теплые дни он грелся на солнце, впитывая запахи, наслаждаясь звуками и образами родной деревни. Джесси подружилась с белой женщиной, которая вышла замуж за индейского воина. Когда она убедилась в том, что жизни Крида больше ничто не угрожает, она нередко, почти каждый день, проводила послеобеденное время с Санлатой, постигая премудрости быта племени лакота и помогая ей управляться с четырьмя ее детишками.
Крид чувствовал облегчение, когда Джесси бывала у Санлаты и училась шить мокасины, а он наконец мог оставаться в вигваме один. Прикрыв глаза, он прислушивался к звукам своего детства. То до него доносился смех женщин, возводивших неподалеку новый вигвам, то откуда-то издалека слышался грохот барабана.