Дар миротворца
Шрифт:
– Не мы это начали! Назад дороги нет. Или мы уничтожим Тёмный Круг и освободим Амархтон навсегда, или они принесут его на блюде Хадамарту!
– Темнота наступает, владычица, – сказал Дексиол, только что вернувшийся с крыши, где засели его лучники. – В темноте мы много не настреляем. А тёмные ночью особенно сильны.
Королева уже справилась с минутным наплывом гнева, собрав разум и чувства в единый стальной кулак.
– Всех начальников когорт ко мне! Ударим на рассвете. Ударим так, что камня на камне не останется от логова этой нелюди, и да простит нас Всевышний.
***
Лейна пыталась проснуться и не могла.
Жрец крови.
Лейна судорожно дёрнулась. Ей почувствовалось, что среди всех этих сонмов голосов она услышала близкий, родной голос, и страх охватил её так, что она с криком вырвалась из объятий страшного полусна, наконец, придя в себя.
– Маркос, – прошептала она. – Маркос, что с тобой? Ты угодил в ловушку? Великий Избавитель, молю тебя, спаси его, убереги от всякого зла…
Она тряхнула головой, стараясь уверить себя, что всё это лишь сон, и Маркоса ещё нет в Амархтоне. Но тут она обнаружила, что лежит на кровати, похоже, в спальне жилого дома, который покинули жильцы, а в открытое окно падает вечно пасмурный, приглушённый дымкой утренний свет.
«Наступил новый день, – с тревогой подумала Лейна. – Что, если Маркос уже пришёл в Амархтон?»
В комнату вошёл усталого вида храмовник, в котором Лейна сразу узнала гарнизонного священника Никоса.
– А, проснулась, дочка. Лежи, лежи, ты своё отвоевала.
– Где я? – рассеянно спросила воительница.
– В доме какого-то амархтонского лавочника, обустроенном под лазарет… Ты осторожней, с рукой-то. Кости мы тебе вправили, так что теперь гляди – не нагружай, а то срастётся плохо.
Лейна обнаружила, что на её левую руку наложен лубок, раны от когтей моррака на плече и пояснице перевязаны, а из одежды на ней осталась только нижняя льняная рубашка, разорванная тут и там. От мысли, что её раздевали догола грубые армейские лекари, Лейна на секунду обозлилась, но затем вспомнила, что она воин, а воинам не подобает стыдиться в таких случаях. Она увидела рядом с кроватью свой порванный в нескольких местах зеленоватый анфейский плащ и сразу накинула его на себя здоровой рукой.
– Что происходит в Амархтоне?
– Беда постигла город, вот что, дочка, – ответил священник, протирая глаза, очевидно, измученный бессонной ночью. – И хуже всего, что никто толком не знает, что делается. Резня на площади закончилась, а в жилых кварталах и сейчас бои идут. Говорят, бойцы Мегория уже не только с морраками бьются, а и с хаймарами и другой нечистью, в город полезшей. Чашники на нас ополчились, а ещё банды грабителей бесчинствуют… А из Тёмного города всю ночь звуки войны доносились – не иначе как Сильвира с магами сцепилась. Кто побеждает, кто терпит поражение – ничего неведомо. Мегорий приказал всех раненых в форт тащить, да только никто не знает, цел ли ещё форт-то. На улицу менее чем вдесятером выходит опасно, вот и сидим.
Тут Лейна явственно ощутила произошедшую с ней перемену. Слова священника должны были встревожить её и убедить, что самое лучшее сейчас – оставаться в этом доме, пока на улицах не станет спокойней. Но она с лёгкостью отбросила все колебания, едва подумав, что её чувствования относительно Маркоса были вещими, и он сейчас как никогда нуждается в её помощи. Лейна поднялась на ноги, обнаружив, что вещи, которые были на ней, свалены грудой на пол возле кровати. Тело отозвалось обширной тупой болью, но воительница заверила себя, что это боль от перелома левой руки, от ссадин, ушибов и царапин, оставленных морраками, а серьёзных ран у неё нет, иначе она и с кровати бы не встала.
– Благодарю за оказанную помощь, почтенный Никос, да хранит вас Всевышний, – в рыцарских традициях ответила Лейна. – Прошу простить меня, но я должна идти. Один мой друг попал в беду, и мне не будет покоя, если я останусь в этом доме.
Она ожидала, что священник начнёт её убеждать, что это безумие – идти сейчас на улицу, основываясь на какое-то неясное предчувствие, что запретит ей покидать дом или даже силой заставит остаться, но Никос только посмотрел ей в глаза и ласково улыбнулся.
– Будущая Сильвира растёт, – проговорил он, и измученные глаза его увлажнились.
***
– …Что ж, несмотря на всё это, ты делаешь успехи, Мелфай. Найти в этом хаосе девчонку, используя один лишь Камень Акафарты – это весьма неплохо. Теперь тебе остаётся только ждать. Маркос непременно придёт. И эта девчонка тоже. Все соберутся там, где мы с тобой решили. Как видишь, это было не так уж сложно. Мастера манипуляций считают, что лучший способ заставить человека идти по установленному ими маршруту – это отрезать ему все остальные пути. Но это очень грубая и невежественная тактика. А вот просчитать все возможные пути, по которым может пойти нужный тебе человек, и устроить всё так, чтобы любой из этих путей неизменно привёл этого человека в назначенное тобой место и в назначенный тобою срок – вот истинное мастерство правителя невидимой империи. Оставляю тебя одного, Мелфай, нисколько не сомневаясь, что ты сам превосходно закончишь это дело.
Юный маг проводил человека в волнистом плаще благоговейным, почти суеверным взглядом. Выйдя из дома, тот окутался облаком белого тумана, налетевшего невесть откуда, и вскоре исчез, растворившись посреди пустынной улицы Мглистого города.
«Последняя преграда, – повторял Мелфай в уме слова этого человека, – это твои предрассудки, вбитые тебе в голову с ранних лет… «Слушайся совести», – учили тебя. Но что такое совесть, как не протянутые в душу человека крючки и ниточки, за которые дёргают всякие поборники морали, возомнившие, что истина открыта только им, а все остальные – заблудший скот, нуждающийся в поводыре. Возле Храма Призвания ты порвал нити, носимые на ремешке, но этого мало. Ты должен порвать их в душе, а лучше – сжечь их, чтобы они никогда не возродились и не срослись. Только так ты преодолеешь эту ложь, созданную, чтобы превращать людей в послушное стадо. Только так ты обретёшь свободу от химеры, вселившейся в твою душу. И только так ты достигнешь истинной свободы и научишься говорить своё «да» и своё «нет» со спокойной душой, не сожалея ни о чём и ни в чём не обвиняя себя».