Шрифт:
Тоскливый Новый год
Дети липли ко мне со всех сторон. Мне даже пришлось склониться, чтобы обнять их и уделить внимание каждому. Так хотелось сделать это на прощание. Мои цыплятки и не знали, что сегодня — последний наш день вместе. Что послезавтра я уеду, наверное, навсегда из холодной и неприветливой Москвы. Не сложилось у меня с ней. Не срослось. То ли дело в Вадиме, то ли дело в Деде. То ли...
В любом случае, свалившееся на голову наследство нужно куда-то девать.
Маму я почти не помнила. Был только какой-то
Родителей у меня не было. Был только дед. Даже не так... Дед! Константин Дмитриевич Смирнов. Высокий, косая сажень в плечах. Кустистые седые брови часто сдвигались к переносице, когда Дед, пусть и шутливо, но ругал меня за какую-нибудь шалость. Выцветшие глаза казались мне серыми, но они не теряли живого блеска. Да и сам Дед держался молодцом. Всегда говорил, что ещё на свадьбе моей погуляет, правнуков понянчит.
А я так подвела его!
Сначала не заладилось с Женей. Он очень хотел семью и детей, а я... я мечтала о Москве! О том, как выучусь, как помогу Деду. Ведь о нём должны были знать все! Он очень хорошо рисовал. Сколько себя помню, вечно у нас воняло в доме растворителем и свежими красками. Закончив дела во дворе, Дед всегда выкраивал час утром и два часа вечером, чтобы позаниматься. Брал полинявшую тряпку, кисти, холст. Садился в своём углу за самодельным мольбертом и рисовал. Портреты, пейзажи, родную деревню. Рисовал свои воспоминания из детства, воспоминания о войне. Картины эти он никому не показывал, только прятал на чердаке.
Когда уехала в Москву, то тайком забрала пару самых маленьких картин. Я мечтала о том, чтобы все увидели, как Дед рисует. Чтобы все его картины полюбились людям. Ведь каждый его холст был особенным, по-настоящему душевным и живым. Я не думала их продавать, только показать. Дед презирал деньги. И бегства моего не простил, посчитал, что я именно из-за них в Москву уехала.
Тяжело было одной. Так и не добившись успеха с картинами Деда, я успешно поступила в институт, закончила его. Стала учителем начальных классов. Неудивительно, что больше всего я любила именно рисовать вместе с детьми. Благодаря Деду, его таланту и упорству, я переняла частичку этой страсти. Она помогла мне хорошо устроиться и не нуждаться в деньгах. Она меня и свела с Вадимом.
Только теперь всё вышло наоборот: я хотела семью и детей, а он — нет. Наверное, именно моя новость о том, что свадьбы не будет подкосила Деда. Он не выдержал, его сердце не выдержало.
Летом я потеряла своего Деда навсегда.
Каким же было моё удивление, когда под Новый год я получила письмо. Обычное и очень небольшое. Дед написал мне. Что он не злится и очень скучает, что ему жаль, что всё так вышло. Что он всегда меня ждёт. Что его дом — мой дом. И что всё, что останется после Деда — перейдёт ко мне. Он говорил обо всём: о доме, о картинах. Я стала его прямой наследницей
Этот тоскливый Новый год я встречу в деревне, в доме, пахнущем елью и детством, в доме, где уже никто меня не ждёт. Но там живёт дух Деда! Дух волшебства... Потому что получить письмо, когда уже ничего не ожидаешь — настоящее чудо.
А ещё чудо — чувствовать любовь детей, видеть их восторг, ощущать их радость. Они галдели, оглушая меня. Пахли конфетами и шоколадом, потому что уже с удовольствием слопали новогодние подарки. Я обнимала их и обнимала. Наслаждалась их детством. В последний раз.
Дом замело едва ли не по самую крышу. Когда я замёрзшая и усталая дошла до знакомого забора, впору было чертыхаться и ругаться. Сугробы были большими и высокими, а я оказалась просто не готова к таким заносам. И к тому, что прежде чем зайти в дом, мне нужно ещё его откопать.
Оставив чемодан у калитки, я, пыхтя от напряжения, пробиралась к сараю. Ключ должен был быть спрятан за обналичником. Если, конечно, дом и сарай не обнесли воры. Но баба Надя обещала приглядеть за небольшим хозяйством.
Скользнув закоченевшими и скрюченными пальцами по шершавому дереву, нащупала ключ. Открыла сарай и ввалилась в него вместе со снегом. С трудом отыскала в темноте среди целой кучи инструментов обычную, широкую деревянную лопату.
Уперев руки в бока, поправила шапку и поглубже запихнула в карманы влажные варежки. Сначала нужно прочистить дорожку к дому.
Роста во мне было метр с кепкой, как говорил Дед. да и сама я уродилась худой и немного нескладной, с острым носом и конопушчатым лицом. Волосы вот достались от Деда. Чёрные, волнистые, густые. Такие обещали гибель любой расчёске или гребню. Черенок лопаты был выше меня. Весело будет.
Тело вспоминало о тяжёлом физическом труде, когда я усердно махала лопатой, поднимая целые волны ледяных брызг. Снег пудрой осыпался рядом, пока я медленно пробиралась к дому. Войдя в раж, успела расчистить дорогу к калитке и к поленнице. Запасы дров были внушительными: Дед всегда жил впрок.
Дверь в дом немного покосилось, наверное, её повело от морозов. Да и замок не сразу поддался, когда я уставшая вусмерть ввалилась в небольшую комнатку, заменявшую сени. Пахло сыростью и плесенью. А ещё было холодно. Выдыхая белесые клубы пара, я поняла, что понежиться в тепле мне удастся нескоро. Для начала надо натаскать дров и забрать чемодан. Потом уже начать топить печь и ждать, пока оживёт дом.
Чайник весело булькал на старой электрической плитке. Сзади весело трещали дрова, наполняя кухню долгожданным жаром. Я уже сняла куртку, оставшись в толстом вязаном свитере. Нетерпеливо насыпая растворимый кофе в чашку, тоскливо оглядывалась по сторонам. Пусто без Деда. Пусто...
Когда кипяток подстегнул запах кофе, растворяя его и наполняя цветом воду в кружке, раздался стук.
Не поверив своим ушам, неловко замерла.
Стук повторился.
Кого это принесло ко мне на ночь глядя? Особенно, когда ночь эта новогодняя?