Дар учителей
Шрифт:
– Здравствуй, Лейлочка! Все нормально. Вот вам подарки! Где Григорий? – спросила Леся.
– Скоро будет. Пошел узнать, когда приедет декан.
На этом разговор иссяк. Леся не знала, как и о чём разговаривать с невесткой. Сын женился на ней против воли родителей. Лесе в невестке не нравилось всё: и высокий рост, и угловатость, и характерный нос, и роскошные длинные чёрные волосы. Единственно, чем Леся пыталась себя утешить, что благодаря состоянию тестя-ювелира её сын не будет ни в чём нуждаться. Вот и после отчисления оболтуса с пятого курса тесть помог деньгами, и блок в общежитии МГУ оставили за сыном. Но решать вопрос о восстановлении придётся ей.
– Баба, пойдём скорее, – потянул её за рукав внук, – я тебе покажу
Леся с облегчением пошла за внуком.
Высотка Главного здания МГУ сегодня была особенно нарядной, выделяясь на ярком небе. Коля привычно припарковал машину перед воротами и прошёл на КПП. Охранник не уделил жителю ГЗ много внимания – Николай Михайлович Захаров жил и работал в МГУ ещё со студенческой скамьи. Две башенки КПП работали как обычно – левая на вход, правая на выход. Меры безопасности были скорее данью традиции, чем некоей осознанной необходимостью. В общежитии ГЗ МГУ жили в основном аспиранты и студенты-платники, учебные корпуса находились в шаговой доступности, здесь же располагался и административный аппарат университета.
По другую сторону проходной располагался обширный внутренний двор: слева и справа – жилые сектора, по центру – административные. Многие новички ошибочно полагали, что у Главного здания МГУ один центральный вход; на самом деле их четыре, и все они являются зеркальным отражением друг друга. Если наблюдать с воздуха, то здание высотки напоминает исполинскую букву «Ж», в лапах которой живут студенты и аспиранты, а в сердцевине живёт и работает профессура. Ходило много слухов об огромных профессорских квартирах, расположенных в секторах КЛИМ – впрочем, МГУ всегда был полон слухами и легендами. Некоторые говорили о двенадцати подземных этажах и ядерном реакторе на одном из них; но если про этажи знали почти все (некоторые даже на них бывали), то в байки о реакторе верили лишь желторотые первокурсники, которых пугала и легенда про Чёрного аспиранта. Бедолага так и не смог защитить кандидатскую: с тех пор он продолжает жить в МГУ, в тайных блоках общежитий где-то между этажами, безутешной тенью бродя по ночам. Чёрным аспирант был из-за того, что мылся всего раз в год, хотя некоторые добавляли, что аспирант был эфиопом.
«Чёрным аспирантом могу стать», – с лёгкой грустью подумал Коля. Он писал диссертацию уже третий год, сейчас наметился прогресс, но третья, заключительная глава никак не получалась – то материалов не было, то вдохновения, да и тему Николай выбрал редкую, находящуюся на стыке с востоковедением. Удалённость предмета исследования не могла не сказаться на скорости самого исследования – доступ к первоисточникам был крайне затруднён, – вот и приходилось заниматься «наукой на диване».
– Привет! – пробегавший мимо человек сунул Николаю руку.
– Здорово, Григорий! Почему спешка?
– А ты не в курсе? – удивился сослуживец. – Вице-премьер приезжает на юрфак, встретиться со студентами. Совсем из реальности выпадаешь с этими поручениями…
Григорий побежал дальше, оставив Николая наедине с размышлениями. Вице-премьер любил посещать свою альма-матер, однако в недоумении оставлял тот факт, что большой политический деятель выбрал для визита именно это время. С учётом напряженной обстановки политики предпочитали не показываться на людях, избегать шумных мероприятий, и тут такой аттракцион невиданной щедрости. Ректор сейчас был в командировке в Женеве – посещал местное отделение МГУ с инспекцией. Впрочем, это была не инспекция, а просто повод похвастаться, как слышал Николай – на встречу были приглашены многие французские политики. Чаще всего Женевское отделение оканчивали выходцы из Армении и других регионов Кавказа, их родители были людьми отнюдь не бедными, и Женевское отделение приносило МГУ немалые доходы, поэтому лучшим студентам можно было простить некоторые шалости и не очень глубокое знание предмета. В России таких отчислили бы после первого же семестра, но в Женеве дорожили каждым, даже если он проходит обучение «очень заочно» – тусуясь в дорогих клубах.
Вернувшись домой в Москву, эти «золотые» студенты любили гонять на своих крутых тачках вдоль Смотровой площадки. Этим они занимались почти каждый летний день, а временами даже и зимой, нарушая покой и сон обитателей общежитий, – и никто не мог с ними ничего сделать. Рейды ГИБДД результата не приносили, видимо, инспекторы уже были подмаслены соответствующим образом.
Было у этих студентов и ещё одно развлечение: устраивать частные салюты. Эффект был примерно такой же, как от стритрейсерских гонок – к хлопкам петард добавлялись выкрики и разноголосое гиканье.
А ещё устраивались различные концерты. Как правило, это были приглашённые рок-группы, и вот тогда всё было вполне официально, и даже тем, кто рок не переваривал органически, приходилось быть невольным участником «рокового расколбаса».
Иными словами, жить в Главном здании МГУ было разносторонне весело. Правда, это веселье отнюдь не всегда приносило положительные эмоции.
Николай миновал старые гулкие коридоры, пропахшие чем-то неуловимо знакомым, напоминающим запах московского метро, затем величественные залы первого этажа и поднялся на десятый этаж. Ректорат МГУ словно бы был пропитан стариной, даже лифты с электронным табло были здесь какие-то древние, родом из конца пятидесятых. Обилие современной техники – принтеров, факсов и компьютеров – не могло перебить духа старины. В каждый кабинет вели массивные двойные двери из тёмного лакированного дерева, пол устилала когда-то ярко-красная, но сейчас выцветшая и пыльная ковровая дорожка, стены были увешаны портретами основателей университета в тяжёлых деревянных рамах. Дополнением ко всей этой картине служили архаичные кованые номерки и красные с золотом таблички на кабинетах – кажется, что с 1953 года здесь ничего не изменилось. Создавалась иллюзия, что даже люди были те же.
Коля прошёл в кабинет начальника. Всё было как обычно: рабочий стол, заваленный кипами бумаг. Кабинет был спроектирован привычно для советского времени: секретарский предбанник, за которым следовала основная часть – покои большого начальника. Кабинет Колиного шефа не был исключением, мало кто осмелится сказать, что проректор МГУ – начальник небольшой. Среди проректоров не было простых людей, и почти все делали свою работу – «лепили как умели и старались как могли». Разумеется, в каждом управлении были те, кого волновали влияние и участие в распиле государственных денег. Но надо быть немного альтруистом, чтобы за двадцать тысяч в месяц работать во славу и во благо МГУ при ненормированном рабочем дне.
Порой Колька приходил домой за полночь, в какие-то дни перерыв на обед был несбыточной мечтой. Мало кому удавалось совмещать работу в ректорате и науку – разумеется, науку в подлинном смысле слова. Хотя… некоторые находили время и на нечто большее, Колькин начальник, например, в свободное от работы время писал весьма неплохие портреты.
После разговора с шефом Николай надеялся ненадолго заскочить к себе в блок – перевести дух, так сказать. Но этим надеждам не суждено было сбыться.
Шеф коротко, по-свойски поприветствовал его, принял из рук папку, но даже не посмотрел на привезённые документы.
– Понимаешь ли, Коля, в чём дело, – начал шеф, – к нам приезжает вице-премьер. По традиции он нанесёт визит на юрфак, в новый учебный корпус, проведёт краткую лекцию и даже ответит на вопросы студентов – в общем, всё как всегда. Но дело в том, что вице-премьера больше всего волнует неофициальная часть посещения. Ему интересно, что наши профессора думают о вирусе… А ты что-нибудь о нём знаешь? – неожиданно спросил шеф.
– Особо ничего, Сергей Александрович. – Какая-то невнятица в СМИ и буря самых разных догадок в Интернете.