Дар
Шрифт:
Засыпая, Лиз впервые за последние несколько месяцев почувствовала себя спокойной.
На следующий день она отправилась в школьную библиотеку, чтобы отобрать книжки для Мэрибет и составить задания.
Когда Мэрибет пришла к ней в субботу днем, она была полностью готова к этому посещению.
Просмотрев тетради девочки, Лиз была приятно удивлена ее способностями. Мэрибет училась лучше, чем большинство старшеклассников школы, где преподавала Лиз.
Читая некоторые из сочинений
Мэрибет, с волнением наблюдавшая за ее реакцией, забеспокоилась:
— Это плохо, миссис Уиттейкер? Понимаете, у меня вечерами нет ни времени, ни сил.
Наверное, мне надо еще поработать над этим и прочитать еще критические статьи по «Мадам Бовари». Я не думаю, что я во всем права.
— Не смеши меня, — сказала Лиз с неожиданной улыбкой. — Это очень хорошо, я просто поражена.
Она мысленно сравнила прочитанное сочинение, больше похожее на литературное исследование, с работами Томми, который был первым учеником.
Мэрибет написала сочинение о русской литературе и об особенностях комедий Шекспира. Кроме того, она составила великолепный документальный рассказ о корейской войне и выполнила все задания по сравнительной грамматике, а все ее работы по математике были выше всяких похвал.
Лучшей работы Лиз не видела уже в течение многих лет. Она посмотрела на эту девочку с выпирающим животом и чистосердечно похвалила ее:
— Ты прекрасно поработала, Мэрибет. Ты должна учиться на класс старше, не меньше.
Тебе позавидует любой старшеклассник.
— Вы действительно так думаете? Вы думаете, я смогу наверстать пропущенное и дома вернуться в свой класс?
— У меня есть идея получше, — сказала Лиз, убирая бумаги в папку. — Я хочу показать твои работы нашему завучу, и, может быть, она разрешит тебе сдать что-то типа экзаменов здесь. А когда ты вернешься домой, ты сразу поступишь в следующий класс.
— Вы действительно думаете, что это возможно? — недоверчиво спросила Мэрибет, не желая обольщаться напрасными надеждами.
Это означало перепрыгнуть через целый год и окончить школу уже в июне, чего ей очень хотелось. Она прекрасно понимала, что даже несколько месяцев пребывания дома будут для нее очень тяжелыми.
Мэрибет доказала себе, что она в состоянии сама себя содержать; ей хотелось побывать дома, увидеть маму и Ноэль, но она понимала, что не сможет там долго находиться.
Она слишком быстро повзрослела, чтобы жить дома еще в течение двух лет.
Родители — особенно отец — не дадут ей забыть, что с ней произошло, и будут постоянно напоминать о ее грехопадении. Шести месяцев до выпуска в июне будет вполне достаточно.
А потом она уедет, найдет работу и в один прекрасный день, если повезет, поступит в колледж. Мэрибет была рада все силы положить ради своего образования, понимая, однако, что ее семья
Потом Лиз дала ей несколько дополнительных заданий и пообещала справиться в школе, могут ли они принять у нее экзамены, и как можно скорее сообщить об этом Мэрибет.
Они еще немного поболтали — в основном о Томми и его планах на будущее. Лиз явно беспокоилась о том, что он может на ней жениться, особенно если Мэрибет все-таки не откажется от ребенка; однако говорить об этом она не стала.
Томми по результатам учебы мог выбирать между несколькими колледжами; перед ним открывалась масса возможностей, и Лиз хотела, чтобы Мэрибет это знала. Девочка прекрасно поняла, что тревожит маму ее друга. Глядя ей прямо в глаза, Мэрибет тихо проговорила:
— Я не собираюсь выходить за него замуж, миссис Уиттейкер. По крайней мере сейчас.
Я не буду ломать ему жизнь. Томми очень хорошо ко мне относится. Он единственный человек, который стал мне настоящим другом после того, как со мной случилось несчастье.
Но мы оба слишком молоды, и брак только все разрушит…
Я не уверена, что он понимает это, — печально добавила она, — но я-то понимаю. Мы еще не готовы к тому, чтобы растить ребенка.
И самое главное, что я не готова. Детям нужно отдавать все, что есть, быть с ними все время… быть для них тем, чем я еще быть не могу…
В общем, мне еще надо дорасти до этого, — закончила она со слезами на глазах, и сердце Лиз забилось сильнее. Эта девочка сама была еще почти ребенком, носившим во чреве другого ребенка.
— Ты кажешься мне очень взрослой, Мэрибет. Конечно, недостаточно взрослой для того, чтобы быть матерью… но у тебя есть чем поделиться с другими людьми. Ты поступаешь правильно — и по отношению к себе, и по отношению к ребенку. Я просто не хочу, чтобы Томми пострадал или сделал какую-нибудь глупость.
— Он не сделает, — ответила Мэрибет, вытирая слезы. — Я ему не позволю. Конечно, иногда мне и самой хочется оставить ребенка себе. Но дальше-то что? Что я буду делать через месяц, через год… или если я не смогу найти работу и мне никто не поможет? И Томми не удастся окончить школу, если у него на шее будет висеть жена с ребенком. Мы не можем себе этого позволить.
Я знаю, что я не должна так говорить о собственном сыне или дочери, но я хочу, чтобы и у него — или у нее — была достойная жизнь.
Ребенок имеет право получить больше, чем могу дать ему я, — родителей, которые души в нем не будут чаять и не будут бояться ответственности так, как боюсь я. Я очень хочу растить его, но я знаю, что я просто не могу… и это меня пугает.
Эти мысли разрывали ей сердце — особенно сейчас, когда ее дитя уже жило внутри ее своей жизнью, постоянно напоминая о себе нетерпеливыми движениями. Не замечать или отрицать его существование было невозможно.