Дара. Анонимный викторианский роман

Автор неизвестен

— Честно говоря, я тогда жутко перепугалась. Я ведь была девственницей, что называется «в первом цвету юности»… а внизу спит его жена — а он тут у меня. В общем, я совершенно растерялась. Я было затеяла сопротивляться, но куда там… Он все равно сделал все, что хотел. Поначалу было немного больно, но не так чтобы очень, а потом — ничего.

Она ненадолго прервала свой рассказ, чтобы обслужить нескольких посетителей, которые подошли к стойке, а потом снова повернулась ко мне.

— Так на чем я остановилась? А, да! Он был весьма симпатичный мужчина — в расцвете средних лет — и очень чистоплотный… ты понимаешь, что я имею в виду. А я была довольно развитой для своего возраста. В общем, мне еще не исполнилось и четырнадцати лет, когда я стала получать от наших встреч такое же удовольствие, как и

он.

Поскольку она, казалось, не знала, как ей продолжить, я спросила:

— И как долго это продолжалось?

— Э-э… дай-ка подумать. Мне уж было двадцать три года, когда он однажды зашел на кухню и вдруг как-то скорчился, да и упал на пол. Я думаю, у него отказало сердце… Так что, я бы сказала — одиннадцать лет. Уже на следующий день после похорон его вдова затеяла со мной скандал и вышвырнула меня со всеми пожитками на улицу. Понимаешь, она, оказывается, все это время знала о том, что у нас с ним было, но, пока ее муж был жив, не показывала виду. Он мне каждый раз после всего давал по шиллингу, и, поскольку я эти деньги никогда не тратила, то, когда я осталась без работы, у меня оказалась изрядная сумма.

— И что же вы сделали, когда она вас выгнала? Подались в Лондон?

— Да, так я и поступила. Я ведь до этого нигде, кроме Челмсфорда, не бывала, а Лондон мне давно хотелось посмотреть. Тут-то я и повстречалась с Фредом. Он был настоящий красавчик, мой Фред… В постели — настоящее чудо, а с иглой для наколок в руке становился просто волшебником. Тогда-то на мне и появились все эти татуировки. Я тебе их когда-нибудь покажу. Ты будешь поражена. Я просто ходячее произведение искусства. Это, пожалуй, было бы не слишком прилично, — она прыснула смехом, — но мне порой хочется всюду расхаживать в чем мать родила, чтобы каждый мог полюбоваться на работу Фреда.

Вдруг она резко осеклась — мимо нас прошмыгнул Свиное Рыло, не преминув на ходу ущипнуть меня пониже талии.

— Вот так он всегда, кобель старый, — фыркнула Флорри. — Раньше Фред каждый вечер сидел в этой таверне… И когда он умер, я устроилась сюда работать. Тогда жена Свиного Рыла еще была жива, но это не помешало ему попытаться запустить свои паршивые лапы ко мне под юбку. Правда, успел он немного — я ему для начала ткнула пальцами в глаза, а потом уж как следует врезала коленкой между ног. Вот с тех пор он и не пробует ко мне приставать.

На следующее утро я проснулась раньше Адама и обнаружила, что лежу, прижавшись к нему и положив руку на его член. Не знаю, долго ли это уже продолжалось, но только он был совсем твердый и гордо торчал кверху. Я стала тихонько поглаживать его пальцами, и он отозвался на ласку мерным подрагиванием. От этих толчков у меня помутилось в глазах, мое влагалище увлажнилось и стало судорожно сжиматься, а все тело задрожало от мучительного томления. Когда я осторожно подлезла под Адама и направила его копье к себе между ног, его глаза еще были сомкнуты дремотой. Он сонно и неподвижно навалился на меня всем своим весом, но этого-то мне и было нужно. После всех этих месяцев, когда мне не приходилось ощущать на себе тяжести мужского тела, мне доставляло огромное удовольствие просто почувствовать, как на меня давит его твердый, мускулистый живот и покрытая курчавыми волосками грудь. Я обхватила его ноги своими и, закинув на него бедра, на всю глубину приняла в себя его твердый, горячий член. Сладостное, острое наслаждение пронзило мое тело, я крепко прижалась к нему и принялась тереться об его бедра, ощущая, как скользит во мне орудие его страсти. Меня охватило лихорадочное возбуждение, ритм моих движений все возрастал и, наконец, я застонала от того, что что-то во мне взорвалось, и горячие волны плотского счастья накрыли меня с головой.

К этому времени Адам уже совершенно проснулся и, склонившись, как обычно, надо мной, с силой вонзал в меня свой член. Я откинулась на спину, раскинула ослабевшие в блаженной истоме руки и ноги и блаженно покорилась мощным толчкам, которыми он сотрясал мое еще дрожащее тело. Затем приподнялась снова, только чтобы разделить с ним бурю последнего ликования, которая оставила нас лежать в блаженном изнеможении, крепко прижавшись друг к другу.

Стиснув его в объятиях, я открыла затуманенные счастливыми слезами глаза и увидела, что он

мне ласково и весело улыбается. И — в первый раз за все время нашего знакомства — он осторожно поцеловал меня в губы. Этот поцелуй словно распахнул во мне какие-то шлюзы долго сдерживаемой нежности, слеза скатилась по моей щеке, но стоило мне протянуть к нему руку, чтобы погладить его губы, как он отпрянул назад и, скатившись с постели, стал нетерпеливо и деловито натягивать брюки, словно испугавшись, что я увижу нежную и мягкую сторону его существа.

Я откинулась на спину, раскинула ослабевшие в блаженной истоме руки и ноги.

Такое случалось не так уж часто, но всякий раз, когда я просыпалась раньше Адама, мои настойчивые ласки быстро возбуждали его, и он бывал готов снова любить меня. Пока его голова была отуманена сном, я старалась воспользоваться всеми возможностями, которые давала мне его ленивая расслабленность, и делала с ним все, что хотела. Закинув на него ноги и крепко прижавшись к нему, я глубоко вбирала в себя его вздрагивающий член и терлась об него, пока по моему телу не пробегали последние содрогания и я бессильно не откидывалась назад, истощив свою страсть.

Только в такие вот утренние часы нам и удавалось кончить вместе, как это и положено любовникам, — давая волю мощному стремлению плоти к слиянию с существом другого пола и достигая полноты блаженства. Это может показаться странным, но после того, как я, радостная и счастливая, удовлетворяла свои желания и достигала вершины чувственного наслаждения, я с радостью отдавалась жестокому напору его страсти. Пресыщенная и обессиленная, я с готовностью покорялась насильнику, который живет в каждом мужчине и которого я сама пробуждала своими ласками, и старалась пошире распахнуть дрожащие колени, чтобы дать дорогу его бешеному натиску. Когда он наконец изливал в меня горячую струю своего семени, я преданно прижималась к нему в нежном объятии и принимала благодарный поцелуй — награду за ласку и за пробуждение его плоти.

Как раз в то время я выяснила, кто обитал в чулане на нашей лестничной площадке. Я думаю, когда-то этот дом знавал лучшие времена и здесь жила одна семья с прислугой, а этот чулан использовался, вероятно, для хранения постельных принадлежностей. Он вдавался в нашу комнату фута на три.

Адама в тот вечер не было дома — он пропадал где-то вместе с Томом Биггсом я была предоставлена самой себе. Я сидела на кровати и штопала маленькую дырочку на своей юбке, как вдруг мое внимание отвлекли какие-то странные звуки, как будто кто-то скребся и царапал с другой стороны стену кладовки. По ночам я частенько слышала, как под полом бегают крысы, но на этот раз звуки были совсем другими. Я вышла на лестничную площадку и с опаской приоткрыла дверь чулана. В крошечном помещении сидел одетый в лохмотья мальчик лет восьми, весь покрытый сажей и копотью, который при свете сальной свечки очищал от грязи кусочек меди. Он сидел на корточках на соломенном матрасе, покрывавшем весь пол чулана. Всю его одежду составляла какая-то изодранная ветошь, а между его голых ног стояла корзина, наполненная всякой дрянью: костями, медными гвоздиками, кусками угля и другим никчемным мусором. Я уже открыла рот, чтобы спросить его, что он тут делает, как вдруг мимо меня в чулан протиснулась чумазая девчонка лет десяти-одиннадцати, которая тут же уселась на пол рядом с мальчиком, приходившимся ей, очевидно, братом.

— Чего тебе надо? — резко спросила она.

— Ничего. Я просто услышала, что кто-то здесь скребется, и захотела узнать, откуда доносятся эти звуки, — объяснила я. — А вы что, давно живете в этом чулане?

— А тебе-то что с того? — сказала она и захлопнула дверь перед моим носом.

Я вернулась к своей штопке, удивляясь про себя, что у нас с Адамом, оказывается, есть соседи, которые живут практически в нашей комнате. Скорее из озорства, чем из вредности, я трижды постучала в стенку, отделявшую комнату от чулана. Не прошло и минуты, как кто-то яростно забарабанил в нашу дверь.