Дара. Анонимный викторианский роман

Автор неизвестен

— Войдите! — крикнула я.

Дверь распахнулась — на пороге, ощетинившись от негодования, стояла моя маленькая соседка.

— Чего тебе еще от нас надо? — спросила она, готовясь дать мне бой.

Когда я взяла из корзины два яблока и протянула их ей, она была совершенно обезоружена. Пристально глядя на плоды голодными, жадными глазами, она медленно двинулась ко мне. Подойдя на расстояние вытянутой руки, она выхватила у меня яблоки, быстро отступила на шаг назад и впилась зубами в одно из них. Откусив от него огромный кусок, она принялась с трудом пережевывать его, подозрительно поглядывая на меня.

— Как тебя звать? — наконец

выговорила она.

— Дара. А тебя?

— Полли Барнс.

— А твоего брата?

— Питер. Ты, когда на него так вот наткнулась, перепугала его до смерти. Ты, видать, из тех, которые везде суют свой нос, да?

Я рассмеялась.

— Позови его сюда, я ему тоже дам яблоко.

Она постучала в стенку.

— Питер, зайди сюда!

Когда он появился в дверях, я угостила его яблоком и спросила, что он делал со всем этим мусором, который лежал перед ним в корзине.

— Сортировал, — пробормотал он, пережевывая яблоко.

— Искал, нет ли там подходящего барахла, — добавила в пояснение Полли.

— Какого такого «подходящего барахла»? — переспросила я.

— Ну и ну… Ты что, с Луны свалилась? Чего тут непонятного?

Я покачала головой.

— Ничего не понимаю. Вы уж мне объясните, как это барахло может быть «подходящим».

— Ладно. Мы каждый день копаемся в грязи на берегу реки. Собираем там медь, гвозди, всякие старые железяки, кости, куски угля — короче, все, на чем можно выручить пару пенсов. Вот на прошлой неделе Питер нашел шиллинг, а я выудила детскую шаль — оказалась подходящая, — я ее постирала, и мы за нее четыре пенса тогда получили.

За несколько недель мы успели очень подружиться с моими маленькими беспризорниками. В те вечера, когда Адама не бывало дома, я частенько сидела у них в чулане, помогая им разбирать и очищать от налипшего ила кусочки меди и железа. Каждое утро они спускались на берег реки и бродили там по колено в грязи и нечистотах в поисках того, что оставлял для них отлив.

Раньше они занимали со своей матерью и ее мужем ту комнату, в которой теперь жили мы с Адамом. Потом их мать умерла, а этот мужчина просто взял и бросил их. Денег, чтобы платить за жилье, у них, конечно, не было, и с тех пор они влачили полуголодное сиротское существование в этом чулане, который стал для них домом. Я взяла их под свое крыло, подкидывала им, что могла из овощей и фруктов, а время от времени покупала по пирожку с мясом. Однако, как я ни старалась их подкормить, они оставались такими же голодными и тощими.

Полли каждый день ходила по дому, пытаясь продать жильцам всякие мелочи, которые удавалось откопать в грязи. Поэтому она знала всех, кто жил в нашем доме, и с грубой откровенностью отзывалась о всяких чудаках, которые гнездились в этом человеческом муравейнике. Первым делом она предостерегла меня насчет одного мужчины, который обитал в мансарде прямо над нашей комнатой.

— Этот ублюдок так и тащит все подряд. Если он поблизости крутится — держи ухо востро. Этот и пятаки у жмурика с Глазьев попрет, только подпусти. Тут уж не сумневайся.

В комнате прямо под нами жил «золотарь» с женой и шестью ребятишками. Работа у него была — опаснее некуда. Когда «золотари» со своими длинными шестами бродили по впадающим в Темзу канализационным трубам, на них нередко набрасывались целые стаи крыс, которые вырывали куски мяса из лица и шеи и норовили вцепиться в глаза. Случалось, что кто-то из «золотарей» задыхался в ядовитых,

гнилостных испарениях, которые поднимались над отвратительными нечистотами. Они каждый день рисковали оказаться заживо погребенными под обрушившимся сводом трубы или утонуть в зловещих омутах, которые возникали там, где испражнения заполняли проломы в полу. Немало ходило историй о том, как канализация выбрасывала в Темзу добела обглоданные крысами скелеты погибших «золотарей».

Выше по лестнице обитала супружеская чета. Обоим не было еще и пятнадцати лет, и, по словам Полли, они переехали сюда совсем недавно. В то время в Ист-Энде действовала одна пользовавшаяся сомнительной славой церковь, где готовы были без лишних расспросов обвенчать любую пару всего за семь пенсов. Единственным условием было, чтобы обоим уже исполнилось четырнадцать лет.

Полли рассказала мне, что подвал дома целиком снимает один пьянчуга-ирландец, собиравший по два пенса с нищих, бездомных и проституток за то, что разрешает им провести ночь на сыром каменном полу этого подвала.

В большинстве остальных помещений жили большие семьи — люди набивались по десять и больше человек в одну комнату. Среди всего этого сброда самым неприятным был один грязный старик-попрошайка, всегда одетый в задрипанные лохмотья, который спал прямо на ступенях лестницы и вообще везде, где находилось место, чтобы улечься. Его лицо, сплошь изрытое следами оспы, навевало тоску. Даже утолки глаз были изъедены ужасной болезнью. У него вечно бывали неприятности из-за того, что он постоянно лапал в темноте маленьких девочек, которыми кишел дом. Он забивался в темный угол лестницы и лежал там в засаде, выжидая, пока появится ребенок, а потом неожиданно прыгал на девочку и, прежде, чем та успевала позвать на помощь, запускал свои лапы ей между ног. Как только на детский крик сбегались взрослые, он скатывался по лестнице и смешивался с уличной толпой прежде, чем его успевали поймать.

Как раз тогда, когда Адам стал частенько пропадать по вечерам с Томом Биггсом, я стала замечать, что он начал очень легко относиться к деньгам. Он много тратил на развлечения и одежду. Купив себе очередную обновку, он всякий раз ужасно важничал и расхаживал по дому, надувшись, как индюк.

Я не понимала, откуда он берет эти деньги, поэтому постоянно его об этом расспрашивала, но он отмалчивался; только когда мои расспросы начинали уж очень действовать ему на нервы, отвечал мне, чтобы я не лезла не в свое дело. Жить мне, конечно, стало намного легче. Работали мы с Адамом теперь только по субботам и воскресеньям, когда отправлялись на рынок на Март-стрит. В остальные дни мы распоряжались временем по своему усмотрению. Когда мы неторопливо прогуливались по шумным улицам, поминутно останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов с торговцами, приятелями Адама, он давал мне немного денег, которые я могла потратить, как мне вздумается.

Это были чудесные дни и чудесные ночи. Мы стали почти каждый вечер посещать театры — конечно, только те, где ставили представления для низших классов. Адам часто водил меня на такие увеселения, как петушиные бои, яростные сражения терьеров с целыми стаями крыс, которые устраивались в специальных комнатах на задах харчевен, или драки на кулаках между здоровенными бабищами, которые должны были держать в каждой руке по шиллингу — иначе они вцепились бы друг другу в физиономии длинными ногтями — и та из них, которая роняла монету на пол, считалась нарушившей правила и проигравшей.