Дарий
Шрифт:
– Боги тебе не помогут, – безжалостным голосом произнесла Статира, – тебе могу помочь лишь я. И только если ты поведаешь мне тайну Атоссы. Смелее же, Артасир. Мы здесь одни.
– О госпожа, ты ведь не обманываешь меня, – мямлил евнух, став на четвереньки и подползая к Статире с явным намерением облобызать ей туфли. – Я хочу сказать, что от меня живого больше пользы. Пусть я стар, зато умудрен жизнью, знаю многие лечебные снадобья и заклинания от сглаза…
Артасир подполз к сидевшей в кресле Статире и принялся покрывать поцелуями ее ноги, начав с туфель и постепенно подымаясь к коленям молодой
Статира наблюдала за Артасиром с презрительной полуусмешкой на устах и с холодной неприязнью в глазах. Ей всегда нравилось раболепство, а уж раболепство Артасира было приятно ей вдвойне.
Статира не заметила, как из-за дверной занавески у нее за спиной бесшумно выскользнула Атута с небольшим блюдом фруктов в руках. Поставив блюдо прямо на пол, Атута метнулась к Статире и, схватив ее за волосы, запрокинула ее голову назад и крепко зажала пальцами ее нос.
И тут Артасир с силой ударил Статиру кулаком в живот, чтобы сбить дыхание, затем схватил ее за руки и всем телом навалился на ее ноги.
Задыхаясь, Статира широко открыла рот.
В тот же миг Атута сунула ей в горло крупную сливу.
От страха у Статиры глаза едва не вылезли из орбит. Она забилась, задергалась, пытаясь вырваться. Слива в дыхательном горле душила ее, от удушья сжимался мозг и сердце, но Статира все еще сопротивлялась убийству, билась в конвульсиях с удвоенной силой. Атута и Артасир вдвоем едва могли удержать сильную женщину, полную жизни и не желавшую умирать.
Наконец тело Статиры в кресле обмякло, руки повисли как плети.
Артасир, взмокший от пота, поднял на Атуту испуганные глаза, вопрошая взглядом: не пора ли спасаться бегством?
Атута сделала небрежный кивок головой: «Можешь убираться!» Евнух на негнущихся ногах попятился от бездыханной Статиры, нечаянно опрокинув табурет и едва не свалившись на пол. Глаза его блуждали как у помешанного, из широко открытого рта с шумом вырывалось сиплое дыхание. У него был вид человека, чудом избежавшего смертельной опасности.
Оставшись одна, Атута уложила Статиру на пол возле опрокинутого кресла, рядом рассыпала сливы, яблоки и алычу, тут же бросила перевернутое серебряное блюдо.
Перед тем как уйти, Атута приложилась ухом к груди Статиры: еще раз удостоверилась, что та мертва.
Пармиса переполошила истошными криками весь гарем, когда вошла в покои Статиры и обнаружила ее бездыханное тело.
Гобрия в Вавилоне не было, он ненадолго уехал в Сузы. Поэтому обстоятельства смерти Статиры расследовал дворецкий. Извлеченная из горла Статиры слива убедила всех, будто дочь Гобрия задохнулась, подавившись непрожеванным плодом.
– То ли она неудачно запрокинула голову, когда ела сливы, то ли ловила подброшенную сливу ртом, и та проскочила ей прямо в горло, перекрыв дыхательную трахею, – рассказывал дворецкий вернувшемуся из Суз Гобрию. – Она даже не смогла позвать никого на помощь – и задохнулась.
Тело Статиры было забальзамировано и отправлено в Пасаргады, где и было погребено в царской усыпальнице.
Глава шестая
Скунха
Из скифских степей персидское войско вернулось с победой. Дарий привез в Вавилон плененного царя саков-тиграхауда.
Несмотря
Атосса все видела и все понимала. Желая хоть как-то отвлечь супруга от печальных дум, она попросила рассказать, каким образом ему удалось победить непокорных саков.
Был вечер.
Супруги прогуливались во внутреннем дворике, обсаженном пальмами.
В душном безветрии подкрадывающейся летней ночи было разлито некое торжественное безмолвие, изредка нарушаемое перекличкой стражи на дворцовых стенах и башнях.
Дарий поведал Атоссе про коварного Ширака, про долгий путь через степи и по пустыне, про тяжелейшую битву с саками на безводной полынной равнине…
– Сколько буду жить, столько буду помнить эту битву; – Дарий глубоко вздохнул. – Мне доводилось сражаться со многими народами, но более храбрых воинов, чем саки, я не встречал, клянусь Ахурамаздой. Я также не видел более умелых наездников, нежели скифы. И более метких стрелков из лука я тоже не видел.
Атосса спросила, как погиб преданный им евнух Багапат.
– Багапат пал от скифской стрелы, – ответил Дарий. – Для евнуха это очень мужественная смерть. Я распорядился похоронить его со всеми почестями. Вот только вряд ли кто-нибудь будет совершать поминальные возлияния на могиле Багапата, затерянной в степях вдали от троп и дорог.
– Как же тебе удалось взять в плен Скунху? – вновь спросила Атосса.
– Во время битвы на меня напал молодой сак и чуть не ранил копьем, – охотно стал рассказывать Дарий. – Я сбил храбреца с коня, а мои телохранители взяли его в плен, по золотой пекторали [101] у него на груди распознав, что это знатный воин. Оказалось, тот скиф был не просто знатен, но являлся сыном самого Скунхи.
Когда битва прекратилась, Скунха стал предлагать мне выкуп за сына. Я согласился вернуть ему сына в обмен на безусловную покорность саков-тиграхауда персидскому царю. Скунху же такие условия не устроили, он отважился на новую битву, в которой сам угодил в плен, когда под ним убили коня. Это Ариасп захватил Скунху, – горделиво добавил Дарий. – Я горжусь своим братом!
101
Пектораль – нагрудное украшение из золотой витой проволоки. Часто также украшалось золотыми фигурками людей, лошадей и диких животных.
– И что же было дальше? – поинтересовалась Атосса.
– Сакам пришлось покориться. Я поставил царем над саками-тиграхауда сына Скунхи, а самого Скунху взял в заложники. Так мне будет спокойнее. Вряд ли его сын станет разорять набегами мои земли, зная, что Скунха у меня в руках. Сыновняя почтительность у скифов необычайно развита.
– А можно ли мне увидеть этого легендарного Скунху? – несмело попросила Атосса.
– Увидишь. – Дарий с улыбкой обнял жену за плечи. – Завтра. Только не удивляйся, он – дикарь.