Dark times I
Шрифт:
Господин Осгурд печально вздохнул, разочарованный тем, что стал свидетелем настолько посредственного события. А потом предположил, что пареньком сейчас, наверняка, овладели странные мысли, наполненные чудовищно-невообразимыми образами, и ему на секунду полегчало. На секунду потому, что по её прошествии он уже и забыл невезучего бедолагу.
Зато он не забыл девчонку, которая легко покосилась на пустое место, ещё совсем недавно занимаемое неинтересным, но приятным в общении юным джентльменом. Сосед исчезнувшего растерялся, потерев в задумчивости затылок, после чего быстро собрался и тоже исчез. Небольшой, выпирающий из дороги
Господин Осгурд нашёл это весьма забавным и мысленно расхохотался. Замершая посреди улицы девчонка усмехнулась. Толстая курица издала пронзительный визг и взмыла в небо, исчезнув в свете восходящего солнца. Порыв ветра шевельнул переплетённые косички. Девчонка осторожно переступила с ноги на ногу, убеждаясь, что ещё не исчезла, а потом сорвалась с места и побежала. Обычным бегом это, правда, назвать было сложно, поскольку скорость была настолько огромной, что разглядеть, какие именно движения девчонка исполняла, чтобы её достичь, не представлялось никакой возможности, даже при условии, что кто-то проявит такое желание.
В мгновение ока девчонка оказалась у заборчика, окружавшего большой каменный дом такого рода, какие в этой части пространства-времени именовали особняками. Ловко перепрыгнув через забор, она так же быстро преодолела сад, обогнула дом и юркнула в небольшую дыру в стене, заслонённую нагромождением веток. Там была тёмная лестница, ведущая в подвал – не менее тёмное помещение, наполненное всякой всячиной, разбросанной по полу. Освещением здесь служила догорающая свечка, стоящая на наскоро сколоченном табурете рядом с песочными часами.
Песчинки медленно, одна за другой, опускались на дно, излучая тонкий изумрудный свет. А, нет, изумрудный свет излучали огоньки, образующие для господина Осгурда песчинки в песочных часах. Для девчонки это были самые обычные песчинки и самые обычные часы, которые она предусмотрительно перевернула, когда покидала своё убежище. Сейчас только пять крошечных частичек сопротивлялись гравитационному закону и ещё парили в верхней части часов.
«Бум», очень тихое «бум», но всё же. Упрямых песчинок осталось четыре. Девчонка закинула на плечо рюкзак, стоящий у входа, за ним ещё один, и третий, кое-как разместившийся на спине.
Очень тихое «бум». Три песчинки.
Она схватила в одну руку огромную и явно тяжёлую сумку, второй рукой затянула пояс плаща.
Две песчинки.
Большой, до невозможности забитый мешок, оказался зажат рукой в шерстяной перчатке без пальцев с намотанными поверх неё шнурками. Девчонка глубоко вдохнула и огляделась.
Последняя песчинка неспешно упала на дно. Подвал озарился серебристым светом, всё вокруг закружилось в невероятном урагане воображаемых образов. Толстая курица, извивающийся ящер с плавником акулы и акула, улыбающаяся во весь рот, проплыли мимо девчонки, которая в восхищении озиралась по сторонам и улыбалась.
Вдруг под ногами возникла твёрдая поверхность. Во вспышке света возник высокий Замок с чёрными колоннами и небрежно выпирающими балкончиками. На крыльце стояла полупрозрачная дама и пыталась привлечь внимание возникающей у порога толпы взмахами рук. Никто, похоже, её не замечал.
Собравшая сознание воедино девчонка крепко ухватила свои сумки и первой стала подниматься на крыльцо. При виде неё дама облегчённо выдохнула.
– Ваше имя? – спросила она довольно громко для столь слаботелесной особы.
– Эм, Вефрид. Вефрид Хольмбергсон, – улыбнулась девчонка.
– Входите, – сказала дама, что-то чиркнув на листке, возникшем в её руке.
Врата Замка распахнулись.
***
Господин Осгурд отхлебнул последний глоток чая, и чашка исчезла из его руки. Огоньки по-прежнему образовывали вокруг него какие-то причудливые фигуры, но ему было уже не до них. Господин Осгурд задумчиво смотрел сквозь пустоту, предвкушая великолепие ближайших событий. Сейчас он подумал даже, что хорошо бы и самому поучаствовать в них. Такая мысль его никогда не посещала. Он всегда лишь наблюдал и пил чай, участвовать хоть в чём-то он был не намерен, но необъяснимое чувство собственной нужности и важности толкало его сделать что-то спонтанное. Жаль, но и его он очень скоро позабыл.
Глава 7
Во мраке маленькой комнаты раздавался тихий стальной звон. Он постепенно нарастал, превращаясь в пронзительное звяканье металла, ударяющегося о металл. А потом вдруг стихал с глухим стуком. И вновь нарастал дрожащим лязгом. Это в пустой каморке близ обеденного зала Визанс упорно натирал столовое серебро. Ножи, разномастные вилки и ложки, кинжалы и маленькие острые шпажки ловко скользили из одной когтистой ладошки в другую, со звоном ударяясь друг о друга. Не встречая преград в виде хоть чего-нибудь, звуковые волны эхом разносились по комнатке.
Визанс не любил это занятие за то, что его было необходимо выполнять. Он не понимал, почему именно он должен готовить Обед, когда в соседних комнатах полно специально набранных для этого людей. Но, как и остальную ненавистную работу этого невыносимого дня, он послушно и молча исполнял и эту. Вообще-то молчать его никто не заставлял, он мог, и даже более того, имел полное право на то, чтобы жаловаться на свои обязанности, но за неимением адекватных слушателей предпочитал этого не делать. Впрочем, вокруг было полно неадекватных, которые с любопытством выслушали бы его, но Визансу они не нравились, поэтому он хранил гордое молчание.
В одном углу комнатки сидел и что-то неразборчиво бормотал маленький человечек с ведром на голове. Судя по голосу, он был чем-то раздражён, но чем конкретно, как Визанс не вслушивался, понять не удавалось. Человечек периодически замолкал, вскидывая к потолку руки в надежде услышать какую-то реакцию окружающих. «Да что вы говорите!» – произносил тогда Визанс с наигранным сочувствием, и человечек, качая ведром, продолжал свою нечленораздельную речь.
Бродивший по комнате гусь, напротив, не выказывал абсолютно никакой реакции к бормотанию, он гордо вышагивал по известной лишь ему траектории и иногда издавал шипящее гоготание, напоминающее злобный смех, от которого Визанса всякий раз бросало в дрожь не то от неожиданности, не то от страха. Впрочем, гусь довольно часто посмеивался над всем вокруг, и на то у него была веская причина, о которой знали только он и ещё один загадочный объект, пребывавший в данное время в привычном для себя, но всё же весьма необычном положении. Он стремительно летел, а может даже и падал (кто ж его поймёт), над горной грядой Второго королевства. Гуся это совершенно не заботило, он продолжал постукивать лапами по деревянному полу.