Даром
Шрифт:
— Кого ты водила, куда?
— Ну, водила… туда. Там пахнет… не то чтобы цветами, а скорее… смыслом. Да-да, смысл! Он в воздухе, словно пар. Иногда он сладкий как мед, а иногда… ну, иногда его вкус напоминает… ну… вытяжку из старых, полусгнивших книг. Ты сам увидишь, я тебя уведу, тебе надо…
Меня прошибает холодный пот. Так вот кто… Надо ее отвлечь, любой ценой отвлечь!
— Анюта, объясни сначала, почему надо именно мне?
По только что безмятежному лицу девушки пробегает рябь. Ей явно трудно понять вопрос и сформулировать ответ.
— Ну надо, надо потому что. Тебе надо. Не волнуйся, я уведу, я умею. Ты грустный. А там тебе будет хорошо…
Пока она говорит, быстро оглядываюсь. Толкнуть ее и убежать? Тогда-то она с перепугу в меня и пальнет своим Даром. Нужно ее заболтать, завести куда-то и запереть. До пансионата далеко… Но метрах в семидесяти — кирпичный сарайчик, для садовых инструментов, наверно.
Стараюсь говорить как можно спокойнее:
— Хорошо, Анюта, не беспокойся ни о чем. Но сперва я кое-что тебе покажу. Надо увидеть это, надо, понимаешь, Анюта? Тебе надо.
— Надо… — это слово она знает.
Беру ее руку, как гранату с вырванной чекой, и веду девушку в сторону сарайчика. Она слушается машинально — привыкла. Как бы сейчас пригодился мой Дар! Отвлек бы ее. Но время восстановления еще не подошло, придется действовать своими силами. По пути не даю Анюте сосредоточиться, отвлекаю потоком слов, составленным из ее же фраз:
— Тебе надо идти со мной, Анюта. Ты молодец, ты слушаешься. Все будет хорошо, вот увидишь. Перешагиваем бревно, вот так… Ты грустная, Анюта, но это ничего, мы не знаем, черт возьми, кем можем стать…
До сарайчика остается метров двадцать. Анюта, поначалу слегка загипнотизированная моими словами, вдруг спотыкается и замирает, ее лицо искажается капризной гримаской:
— Я не хочу, не хочу, не хочу! Здесь нельзя! Надо уйти!
Отчаянно смотрит на меня блюдцами-глазищами. Черт, сейчас эта психическая выжжет мне мозги, заберет в свое сраное зазеркалье! Я отъеду в дурку — не в эту глянцевую, в настоящую — и Оля решит, что я ее тупо поматросил и бросил! Ну уж нет. Говорю твердо:
— Анюта, ты что же это, не слушаешься?
— Я слушаюсь, — пискает сумасшедшая и позволяет оттащить себя к сарайчику.
Только бы дверь была не заперта! Дергаю ручку со всей силы, выбивая ржавый замок. Толкаю девушку внутрь, захлопываю дверь, приваливаюсь спиной.
Тяжело дышу. Уровень адреналина в крови резко падает, и слабеют колени. Анюта хнычет внутри:
— Почему-у? Я же слу-ушалась! Пусти-и! Я тебя уведу в смыслы. Там хорошо и спокойно, вот увидишь!
Спрашиваю через дверь — без Дара, просто так:
— Анюта, что произошло? Почему ты вдруг решила меня увести? Ты раньше уже уводила людей?
Девушка не отвечает, только плачет навзрыд.
Ко мне почти бежит Леха:
— Эй, Саня, ты чего прилип к этому сараю? Нормально все?
— Нормально… теперь. Нашел я нашего выжигателя. И изолировал, уж как получилось. — Не могу удержаться от подколки: — Пока ты там на карточки дрочил. Это Анюта, которая… в своем зазеркалье живет. И иногда, значит, кого-то туда с собой забирает.
— Уфф, — выдыхает Леха. — Дурак я, что тебя одного отпустил… Ну да ты справился и без меня. Чем бы подпереть дверь?.. Вот этой доской, например, и еще кирпичами для надежности. Все, можешь отойти. Теперь не выберется. Что, правда эта блаженная людям мозги выжигает? А с виду такая безобидная, божий одуванчик прям.
Пожимаю плечами:
— Кто ж разберет, что у нее в башке. С ее точки зрения, она в какое-то хорошее место людей уводила. Хотела как лучше.
— Ладно, в изоляторе разберутся. Ты покарауль пока, чтобы никто дверь не открыл, а я спецперевозку вызову. Через пару часов подъедет. Сдадим нашу клиентку в режимный отдел и сразу выдвинемся отсюда. Вечером уже будешь свою пирожковую мастерицу обнимать.
— А по хищениям местным не будешь дело возбуждать?
— Да ну, мелочевка и не наш профиль — никакого резонанса. Давай, держи оборону тут. Я скоро.
Леха уходит размашистым шагом. Бдительно смотрю на сарайчик — Анюта даже не пытается выбраться, только тихо плачет внутри. Казалось бы, надо радоваться — опасная преступница обезврежена, теперь никто больше от нее не пострадает. Но никакого торжества я не испытываю.
Что-то здесь не сходится. Одарению уже семь месяцев, а Анюта пустила в ход свой Дар только меньше двух недель назад? Если в ее перекрученной картине мира она таким образом причиняла людям добро, то почему сдерживалась столько времени? Может, конечно, Анюта и раньше «уводила» вот так других пациентов, а обленившиеся врачи просто не замечали у психов появления еще одного синдрома? Или все-таки что-то изменилось?
Столько вопросов… и как раз Дар мой восстановился. Мне даже не нужно смотреть на телефон — человек всегда знает, активен его Дар или нет. Но что толку? Через дверь мой Дар не работает, как и Анютин. А если я ее выпущу, то подставлюсь под удар.
— Анюта, почему ты решила, что меня надо увести?
Девушка скулит за дверью:
— Я слу-ушаюсь! Я всегда слушаюсь!
— Кого ты слушаешься, Анюта?
Девушка молчит.
Скоро прибудут спецы с укрепленными щитами, запихнут опасную сумасшедшую в фургон и увезут в режимное учреждение с оборудованными боксами. Навсегда, и связи семьи не помогут — все слишком хорошо помнят Красный Ключ. Лица людей Анюта будет видеть только на экране и только в записи — некоторые Дары работают при прямой связи через сеть. И никогда больше не выйдет ни в какой сад.
Вроде впору гордиться собой: избавил общество от опасной психопатки. Но никакой гордости нет, а есть только саднящее чувство досады, которое остается от плохо выполненной работы. Я не выяснил, какие у Анюты были мотивы. То, что она сумасшедшая, не означает, что у нее не было мотивов.
Была не была. Включаю мобилу за запись, разблокирую дверь, открываю и быстро, пока девушка не опомнилась, задаю особенный вопрос:
— Анюта, скажи как есть, почему ты стала использовать Дар?
Девушка отвечает спокойно и серьезно: