Дарованный остров
Шрифт:
Король отобрал Андуниэ, якобы в уплату за пользование его землей в Роменне, и четко определил границы государства Верных. Теперь они могли рассчитывать только на себя, питаться тем, что давала их земля. Торговать с ними люди отказывались повсюду. Это было бы выполнимо, если б не дань, которой обложил государство Ар-Фаразон. За свою свободу они должны были расплачиваться продовольствием, одеждой или оружием. Это было унизительно. Их словно провоцировали на войну, безнадежную войну. Король временно перебрался из Арменелоса в Андуниэ, так ему было удобнее наблюдать за строительством кораблей и тренировками воинов. По его настоянию жрец тоже жил в Андуниэ. Но каждую неделю Саурон ездил в Арменелос, где служил Черную мессу Морготу и приносил ему человеческие
Жизнь ухудшилась не только в Роменне. На всем острове люди сделались злыми и подозрительными, кровавые распри возникали даже между людьми сверхрасы. Все средства Ар-Фаразон мобилизовал на подготовку к войне против Западных Владык. Из всех забот, что терзали Амандила, эта была самой главной.
«Безумцем, слепцом надо быть, чтобы затеять такое. Эта война приведет к гибели мира», — думал Амандил. Он хорошо знал историю. Всегда, когда Айнуры вмешивались в ход событий в Арде и наказывали врагов, восстанавливая справедливость, случались катаклизмы, при которых земля меняла свой облик. Нуменор канет в жерло их гнева. О, как только удалось ненавистному лжесоветнику внушить такую дерзость их сердцам?! Этой войны допустить нельзя. Но как противостоять неизбежному?
Стыд и страх потеряли нуменорцы в Средиземье. Алтари Мелкора воздвигли они во всех гаванях и заставляли людей поклоняться Повелителю Тьмы. Алчность их росла, а безнаказанность распоясывала, и стали они охотниками на людей. «Вы равны Богам, а другие народы — что звери лесные», — сказал им Саурон, многим мерзостям и бесчинствам способствовали эти слова. Нуменорцы преследовали и унижали другие народы, чтобы доставить себе низкое удовольствие. Гружённые добычей и многочисленными невольниками нуменорские корабли возвращались в Андуниэ. Здесь целыми днями воинов готовили к войне. А ночи оставались для развлечений. Множество увеселительных заведений открылось в Арменелосе и Андуниэ, где людям высшей расы было дозволено все. Гомерический хохот и ругательства не смолкали ни днем, ни ночью. В кузницах, портах и на строительстве судов работали пленные. Теперь нуменорцы широко использовали рабский труд, рассудив, что людям высшей расы самим трудиться не пристало. А всех, кто прогневил их в чем-либо, отдавали в Черный храм, откуда уже не было возврата. Нуменорский бог охотно принимал человеческие жертвы.
Как в сжимающихся тисках жили теперь Верные. Многие говорили, что лучше погибнуть, защищая свою землю от позора и скверны, чем бороться за выживание их идеалов, задыхаясь от новых обид. Вождей упрекали в нерешительности. Верные отказывались платить дань королю и тем самым косвенно участвовать в подготовке к войне с Валарами. Амандил и сын его Элендил призывали своих подопечных к терпению и благоразумию, только их советы перестали слушать. Наиболее отчаянные предпринимали одиночные вылазки и вершили самосуд над теми нуменорцами, чьи злодеяния казались им нестерпимыми. Иногда освобождали пленников и приводили их в Роменну. Амандил давал кров всем обиженным, но всегда выступал против убийств.
— Чего добиваетесь вы, отвечая насилием на насилие? Чем отличаетесь тогда от злодеев, если и сами творите подобное? — вопрошал он, но наталкивался на мрачное молчание в ответ. Элендил и жена его молились без устали, когда исчезали надолго их молодые сыновья. Оба предводительствовали группами бесшабашных отпрысков. Не сумели удержать в стенах надежного дома свою дочь Айрен и Дориан, а потом, не в силах мучиться догадками, где пропадает Лиэль в позднее время и каким опасностям себя подвергает, тоже примкнули к восставшим.
Приходилось признать, что с каждым днем разногласия в Доме Верных обострялись.
— Это только на руку Саурону, — понимал Амандил. — Он один торжествует, когда мы истребляем друг друга.
В один из этих отравленных горечью дней он созвал на Совет вождей Верных. Мириэль, Лотлуина и Юниэра также пригласили. На Совете Амандил спросил, что могут предложить они, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу, что делать, чтобы не допустить войны с Валарами?
Этот вопрос давил на сознание людей уже многие дни, если б только было возможно освободиться от этого бремени! Мириэль первая нарушила молчание.
— Ар-Фаразон должен умереть.
Амандил вздрогнул. От вспыльчивого Исилдура ожидал он подобного ответа, но не от мудрого мага. Хотя, она думает, что король убил ее отца, да и с ней он обошелся не лучшим образом в былые дни. Стало быть, она не обуздала жажды мести в своем сердце.
— Но подумайте, к чему приведет его смерть, — возразил он мягко, — кто займет нуменорский трон? При нынешнем положении вещей ни у вас, ни у меня нет никаких шансов. Обезумевшие нуменорцы возведут на трон Саурона. Этого хотите вы для своей родины?
— Саурон владычествует на моей родине уже много лет, с тех пор, как Фаразон привез его сюда. Для этого ему не понадобилась корона, хватило хитрости. Но если мы убьем короля, есть надежда, что без него нуменорцы не решатся отправиться к землям Западных Владык. Саурон не поведет их. Ему знаком гнев Валаров, он не ищет смерти.
— Не ослышался ли я, — прервал ее пораженный Элендил, — вы, в самом деле, допускаете, что Саурон может быть королем Нуменора?
— Однажды, когда Фаразон привез свое блестящее войско в Средиземье и поработил Черного Властелина, а все народы возносили ему хвалы, я обращалась к вождям людей и мудрым эльфам и умоляла их не допустить, чтобы король увез пленника в Нуменор. Они сказали мне, что еще не время. Необходимо терпеливо дождаться, пока любовь людей к Ар — Фаразону пойдет на убыль, пока козни Саурона приведут страну в упадок, и люди сами осознают свои ошибки. А прежде этого вмешиваться не имеет смысла. С тех пор прошло много времени, мне хочется посмотреть в глаза Гил-Гэладу, Элронду и прочим и спросить, а стоило ли ждать, пока хитроумный майар извратит сознание людей, превратит их в бездушных монстров, внушающих страх всем другим народам? Может, мне следовало тогда действовать по своему усмотрению, но я не верила в свои силы. Урок, который я извлекла — всегда рассчитывать только на себя, не ждать помощи ни от кого, ни откуда, я запомнила на всю жизнь. Меньше всего мне хочется лицезреть Саурона во дворце моего отца. Я понимаю, что в нем коренится все зло, он — червь, подточивший благоденствие моей родины. Если мне это по силам, я уничтожу и его.
— Правильно! — поддержали ее Исилдур, Анарион и другие. — Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы восстановить честь Нуменора. То, что творит король, недостойно, он опорочил свое имя, он заслуживает казни.
— Заговор против недостойного короля — благородное дело!
— Он и так уже задержался на этом свете, пусть отправляется в кромешную тьму, которой поклоняется.
— Ядовитый паук! Я готов удушить его своими руками!
— Тише! — Амандил поднялся с места, чтобы угомонить необузданную молодежь. — Я не согласен, чтобы Верные проливали кровь и вершили самосуд, хотя, видит Эру, и у меня нет ни любви, ни уважения к королю. Просто предвижу страшные последствия и не хочу, чтобы вы, горячие головы, погибли безвременно. Возможно, вы и есть цвет нуменорской нации, и через вас она когда-нибудь возродится в былой славе. Возмущение и жажда мести ослепляют вас, и во имя справедливости вы будете творить беззаконие. Поэтому я буду препятствовать заговору. Этим вы ничего не решите!
— А вы сами что предлагаете? — спросила Мириэль. Амандил легко различил плохо скрытую враждебность в ее голосе.
— Я решил воззвать о помощи к Валарам, — внятно и с расстановкой произнес он каждое слово, — как сделал некогда наш предок Эарендил. Я знаю, что это тоже отчаянный шаг, и едва ли можно повторить его подвиг. Не знаю, получится ли у меня достигнуть запретного берега, и согласятся ли Владыки Запада принять меня и выслушать мои мольбы. Но я намерен предупредить их о войне, которую затевает против них Ар-Фаразон и о том, что есть в Нуменоре люди, которые не желают этой войны. Я расскажу им о злодеяниях Саурона, о том, что мы сопротивляемся злу, но у нас недостаточно сил. Нам не выстоять в этой борьбе.