Дартселлер
Шрифт:
– Жадэ! Я не ждал...
– Что я приду?
– Устало вздохнув, она упала в старый пыльный шезлонг, обмахнулась своей программкой и сбросила с ног туфли.
– Куча идиотов. Я их всех ненавижу!
Она состроила гримасу, как маленькая девочка. Как маленькая девочка, переезжавшая с Торнье и другими из города в город. Актриса Жадэ Ферн, клянчившая когда-то вторые роли, досаждавшая антрепренерам и компенсировавшая недостаток таланта беспрерывной зубрежкой ролей и бесконечными репетициями. Сейчас это была маленькая ловкая женщина, бизнесменша с хитрыми глазами, легкой
Она посмотрела на часы.
– Пятнадцать минут, чтобы придти в сознание, Торни.
Он присел на ящик, чтобы успокоиться. Казалось, она не заметила его нервозности или слишком устала, чтобы придавать этому значение. Если она почует что-то неладное, она выдаст его. "Ведь тебе не будет жалко, Жадэ, подумал он.
– А если произойдет небольшой скандал, это не повредит шоу, хотя тебе, может, и не понравится".
То, что он делал, он делал для театра, который они знали и любили. И в этом смысле, сказал он себе, он делал это и для нее тоже.
– Как прошла репетиция, Жадэ?
– спросил он как бы между прочим. Андреев, разумеется, не в счет.
– Великолепно, просто великолепно, - автоматически ответила она.
– Я тоже так думаю.
– Как всегда, Торни, как всегда.
– Она скривила рот.
– Тошнотина. Лажа и китч, как раз то, что надо для толпы болванов, жующей жвачку и сосущей леденцы. Идиоты, они любят, когда по-топорному, чтобы не думать о том, что им хотят сказать. Они слишком ленивы, чтобы заставить себя понять чувства и смысл; им это даже омерзительно. Меня от них тошнит.
Он слегка удивился.
– Главное, кассир доволен, - пробормотал он. Она обняла свои колени, положила на них подбородок и подмигнула ему.
– Ты не считаешь меня подлючкой за то, что я занимаюсь этим?
Он помедлил.
– Иногда меня бесит от этой карикатуры на искусство, но ты здесь не причем.
– Это хорошо. Иногда мне хочется с тобой поменяться. Временами мне кажется, что лучше бы я была уборщицей и скоблила полы для Д'Уччии.
Он рассмеялся, коротко
– Лови момент. Скоро шансов у тебя не будет. Родичи "маэстро" забирают у нас и эту работу.
– Я знаю. Уже слышала. Слава богу, теперь конец твоей службе. Сможешь заняться чем-нибудь другим. Он покачал головой.
– Я не знаю, чем. Я умею только играть, больше ничего.
– Глупости. Уже завтра я подыщу тебе работу.
– Где?
– У Смитфилда, в отделе доставки заказов. Они там охотно берут на работу старых актеров.
– Нет, - отрезал он.
– Не спеши, Торни. Это дело новое. Фирма расширяется.
– Да ну?
– "Автодрама в каждый дом. Двухметровая сцена в каждой гостиной. Миниатюрные манекены, высотой двадцать пять сантиметров. Централизованный "маэстро"-сервис. Большой театр в вашем доме. Простое подключение с помощью концентрического кабеля. Позвоните Смитфилду, и узнаете подробности". Ну как, здорово звучит? Он холодно посмотрел на нее.
– Самая большая сенсация в шоу-бизнесе со времен Сары Бернар, заметил он сухо.
– Торни! Не будь таким злюкой.
– Извини... Но что здесь нового? Автодрама уже давно завоевала телевидение.
– Я знаю, но это же совершенно другое. Дети будут на седьмом небе. Но этому еще надо сделать рекламу, прежде чем ставить на поток.
– Прости, но тебе следовало бы знать меня получше. Она пожала плечами, устало вздохнула и закрыла глаза.
– Да, верно. Ты - исполнитель характерных ролей, идеалист, жупел для любого театрального директора. Ты не можешь играть роль, не живя ею, и не можешь ею жить, не веря в нее. Продолжай в том же духе и скоро умрешь с голоду.
– Она сказала это со злостью, но он почувствовал, что за этим крылось невольное восхищение.
– Ничего, как-нибудь выживу, - сказал он и добавил про себя: "После вечернего представления".
– Я ничем не могу помочь?
– Можешь. Дай мне роль. Я мог бы заменять вышедший из строя манекен.
– Ты знаешь, я бы доверила тебе это, - сказала она после недолгого молчания
– А почему бы нет.
– Он пожал плечами. Она в раздумье посмотрела на свои колени.
– Хм, это выглядело бы классно. Настоящий актер, инкогнито выступающий в автодраме.
– Так уже делают в некоторых комедиях.
– Да, но зрители знают об этом, и контраст придает спектаклю особый колорит. Если куклы находятся на сцене вместе с людьми, они выглядят слишком гибкими, слишком ловкими, словом, какими-то гуттаперчевыми. Без людей это так не бросается в глаза.
– А если зритель не предупрежден"...
– Мне интересно, догадались бы они или нет. Конечно, какое-то различие они бы отметили, - улыбнулась Жадэ.
– Они бы решили, что это интерпретация "маэстро".
– Возможно, - согласилась она.
– С условием, что человек, играющий с ними на сцене будет осторожен и сумеет приноровиться к токоносителям.
– И если б этим можно было провести критиков, - кисло усмехнулся он.
– Какой-нибудь осел назвал бы это "вопиюще нереалистичной интерпретацией" или "явно бьющим в глаза автоматизмом", могу поспорить. Она посмотрела на свои туфли.
– Но бессмысленно делать что-либо подобное, продолжала она изменившимся голосом.
– "Маэстро" способен обеспечить лучшую постановку, чем любой режиссер.
Эти ее слова отозвались такой болью в душе Торнье, что он даже застонал. Она глянула на него и рассмеялась.
– Не страдай так, Торни. Автодрама держит публику на том уровне, на котором она сама хочет быть.
– Но...
– Точно так же, - продолжала она, - как это делало большинство прежних театров.
– Но...
– Не смотри на меня такими страшными глазами, Торни. Это никакое не издевательство. Я не имела в виду истинный театр. Если тебе нужен такой, поезжай в Европу.
– Она встала.
– Единственное, что противно в автодраме, так это то, что она прочно настроена на уровень восприятия слабоумных, но в дешевом шоу-бизнесе сроду по-другому не бывало. Это приходится принимать, даже если не нравится.
– Она улыбнулась и погладила его по щеке, - Жаль, что я тебя расстроила. Чао, Торни. Всего хорошего.