Дары Кандары
Шрифт:
Будут смех и объятья и слезы. Он возьмет старый фонарь и сам задует огонь. А вечером, сидя у теплого камина, прихлебывая сидр, начнет рассказ — о дальних странах, где водятся тигры и обезьяны, удивительных грузах, которые возит их удачливый капитан, странных и страшных встречах в пути. Как живые вспыхнут над мачтами огни святой Фиоленты, махнет хвостом погубительница-сирена, свистнет топор над головой толстопузого боцмана и врубится прямо в бочонок с заморским коньяком, выбив клепку. А потом, поздней ночью, Самуэль заснет на уютной кровати, утомленный, счастливый и легкий, обнимая родное до косточек, теплое тело верной жены…
В
Служанку Аду, старуху, вынянчившую ещё Самуэля, можно было не считать — с годами та стала глуха и нелюдима. А соседки и в лучшие времена не толпились у порога чужачки. Сперва Тильда вычистила весь дом, от подвала до крыши, перетрясла все ковры, отдраила все котлы, просушила на солнышке все перины, постригла коз и поставила зреть сыры. А когда яблони зацвели, засевая лепестками долгие ночи — затосковала. Давным-давно, когда они кочевали с матерью, танцевали на площадях и играли с судьбой в догонялки, маленькой Тильде казалось, что мир полон чудес и самые лучшие припасены для неё. Стоит только повернуть в странный дворик, окунуться лицом в сияющие брызги фонтана — и сказка начнется…
Голодная, замерзшая, уставшая от бесконечных растяжек, которыми мучила настырная мать, девочка уходила в мечты. А они не сбылись. Вот, Господи, перед тобой Тильда Бам, сорока пяти лет от роду, жена штурмана Самуэля, мать четырех детей, домовладелица — и баста. Впереди только хлопоты, внуки, фонарь на окне, тревога, болезни и — когда-нибудь — яма в сырой земле. Муж хоть видел дальние страны. А она, Тильда, ни разу с тех пор, как надела чепчик на волосы, не бывала дальше гавани порта Рок. И никогда не касалась ладонями стен Кандары — волшебного замка, в котором хранится память обо всех чудесах на свете.
Мать говорила, там можно примерить подвенечное платье любой королевы и попробовать блюда с любой трапезы, прочитать самую редкую книгу и услышать музыку, о которой забыли двадцать поколений назад.
Она была в Кандаре однажды, с Юлишем, отцом Тильды, и навсегда запомнила огненный ритм джиллиянки, вкус полынного меда и синие чашки редкостного стекла, словно яблоки, заполняющие ладони.
…Самуэль был хорошим мужем, Тильда любила его, благодаря за приют, заботу и добрую кровь, давшую ей детей. И другой судьбы не желала бы — но этой весной прихоть, подобная капризам беременных, вдруг овладела ей. Неделю Тильда промаялась, ни днем ни ночью не находя себе места, ворочаясь на простынях. Потом в одночасье, собрала вещи: теплый плащ, смену белья и платья, надежные башмаки, горсть золотых монет — её долю за сидр, козий сыр и прочий немудрящий товар. Ада с внучкой остались следить за домом и поддерживать огонь в фонаре. Тильда переплела волосы в две косы, как подобает паломницам, поклонилась порогу в пояс, и с первой лодкой уплыла в Рок, не сказав ничего ни дочерям ни сыну. Это был её путь.
До материка ей пришлось добираться на корабле — душный трюм, два ряда коек, теснота, качка, чужие, угрюмые и любопытные взгляды. К счастью, морская болезнь вскоре сбила с ног праздных зевак, а когда те поднялись — на горизонте уже показался берег. В Бристайле Тильда провела ночь, а наутро уже тряслась в дилижансе в сторону Лунных гор. Через перевал предстояло перелетать на драконе, и эта часть дороги пугала женщину больше всего. Но облезлый, беззубый от старости ящер, оказался скорее жалким, нежели жутким. А густейший туман над горами не позволил ничего разглядеть.
Разочарованная Тильда высадилась в Арраске — если верить рассказам мамы, дальше следовало ехать на ослике, а последние мили — от гостиницы «Чудо света» — идти пешком по горным тропам. Ослик стоил недорого, и освоиться с ним оказалось просто. А вот по поводу дальнейшей дороги местные жители давали путаные указания, постоянно протягивая руку за «сахарком» — мелкой монеткой для облегчения воспоминаний. Хорошо, что в книжной лавке нашелся ветхий путеводитель с отрисованной картой.
Маршрут и вправду выглядел нелегким. Но Тильда трудностей не боялась — до цели осталось не более четырех дней. Она навьючила на ослика полог из просмоленной ткани на случай дурной погоды, запаслась провизией, подбила шипами прочные башмаки и под удивленными, настороженными, а то и откровенно насмешливыми взглядами местных жителей выехала из Зеленых ворот в сторону пика Аньето. Запущенная, заросшая дорога с ямами, валунами и колючими кустами (которые так нравились ослу) не выглядела тропой к волшебному замку.
Гостиница «Чудо света», наоборот, оказалась бойким местечком. Кого там только не обреталось — бродячие престидижитаторы и их голодные обезьянки, золотоискатели, которых манили горные речки, толстый торговец скотом, тощий как жердь фармациус с кислой физиономией — этот ехал за корешками горе-травы, исцеляющими от лихорадки. Бодрый толстяк хозяин успевал найти словечко для каждого гостя, предложить одному пива, другому свежайшей баранины с чесноком, третьему — подходящего покупателя на меха или красную соль. Вот только вопрос про Кандару его не порадовал — упитанная физиономия вмиг сникла, словно не вовремя вытащенное из печи тесто. Был, мол, такой замок. Чуть папашу моего не пустил по миру.
Раньше, мол, со всего света гости съезжались посмотреть на красоту неземную, а однажды зимой — мне десятый годок аккурат стукнул — что-то в Кандаре вдруг бухнуло, ахнуло, полетело в разные стороны, зарево на полнеба поднялось — и от красы той камня на камне не осталось. Говорили, дракон прилетал памятью поделиться, аж с начала времен — вот замок и не выдержал, лопнул. Болтали, волшебники там драгоценную книгу сожгли случайно и давай молниями швырять друг в дружку со злости. Шептались, убил, мол, в бальной зале один злодей невинную девушку, кровью разрушив чудо… В общем, кончился замок.
Пастухи из деревни ходили по развалинам шариться — судачили, там золото, каменья бесценные. С пустыми руками вернулись — все сокровища Кандары исчезали, стоит вынести их из замка. Год прошел, другой — и народ перестал ездить. Кому охота день по снегу над пропастями карабкаться, чтобы на груду камней поглазеть. Папаша мой обеднел, запил с горя. Мне пришлось с малых лет трудиться, как извините, ослу вашему, не покладая рук. Только-только дела на лад пошли… А пробираться в Кандару — воон тем ущельем.