Дары мертвых богов
Шрифт:
В монастыре жили восемнадцать адептов. В прошлые времена их было намного больше — в годы, последовавшие за Войной Копья, их численность доходила до сорока. В начале Пятой эпохи Население монастыря составляло всего пять человек, сейчас же число монахов Маджере стало неуклонно расти. Трапезничали они за большим прямоугольным столом, сделанным из длинных досок, положенных на козлы. Сидели братья на деревянных скамьях, по девять с каждой стороны стола.
Сегодня монахов было семнадцать, поскольку Рис решил пропустить вечернюю трапезу, но с родителями и младшим братом, которые должны были разделить простую пищу адептов Маджере, в зале присутствовало двадцать человек.
И девятнадцать из двадцати лежали мертвы.
Рис в ужасе взирал на жуткую сцену, его выдержанность рассыпалась на мелкие кусочки, от доводов рассудка не осталось и следа — их смело словно листья порывом ветра. Монах в замешательстве оглядывался, не в силах понять, что произошло, осознавая только одно — все мертвы.
Рис подбежал к Наставнику, опустился рядом с ним на колени и приложил руку к шее, отчаянно надеясь нащупать хоть слабое биение жизни.
Но ему хватило одного взгляда на сжавшееся тело старого монаха, на маску ужаса, застывшего на его лице, на раздувшийся язык и комковатое содержимое желудка, чтобы понять: Наставник мертв и умирал он в страшных страданиях.
Всех остальных монахов постигла та же мучительная смерть. Было видно, что некоторые, почувствовав первые признаки недомогания, попытались встать и дойти до двери. Другие лежали возле скамей, где до этого сидели. Тела монахов застыли в самых причудливых позах. Пол был липким от рвоты жертв. Это обстоятельство и распухшие языки свидетельствовали о причине смерти — их всех отравили.
Родители Риса также были мертвы. Мать лежала на спине. Выражение, застывшее на лице, говорило о внезапном и страшном осознании того, что случилось. Отец лежал на животе, вытянув руку, словно в последний момент пытался схватить кого-то.
Своего сына. Своего младшего сына.
Ллеу был жив и, по всей видимости, совершенно здоров. Это его бормочущий голос слышал Рис.
— Ллеу! — произнес монах.
Во рту у него пересохло, горло сдавило, и он не узнавал собственного голоса.
Услышав свое имя, Ллеу перестал бормотать, повернулся и встретился с братом взглядом.
— Ты не пришел к ужину, — сказал он, поднимаясь со скамьи.
Юноша был спокоен, словно у себя дома беседует с приятелем, а не стоит среди мертвых тел.
Рис подумал было, что брат обезумел, — он сам готов был сойти с ума от ужаса, но тот вовсе не казался безумным.
— Я не хотел есть, — произнес монах, внушая себе, что должен оставаться спокойным и попытаться выяснить, что же все-таки происходит.
Ллеу взял миску с супом и протянул ее брату:
— Ты, должно быть, голоден. На поешь.
Сердце Риса сжалось. Теперь он понял, что произошло, так же как и его отец с матерью — перед тем как погибли. Но причина этого оказалась недосягаемой для монаха, как темный лик Нуитари. Услышав за спиной рычание Атты, он махнул ей, приказывая оставаться на месте.
Рис продолжал пристально смотреть на брата. Одежда Ллеу была в беспорядке, на лице и обнаженной груди виднелись царапины. Возможно, отец пытался остановить его, перед тем как умер.
Кроме царапин, на груди Ллеу виднелась странная отметина — отпечаток губ, выжженный на коже. Монах мельком подумал, что знак очень странный, но эта мысль тут же ускользнула, ужас вытеснил из его разума все.
— Ты это сделал, — сказал монах дрогнувший голосом, указывая на мертвые тела.
Ллеу огляделся, затем снова посмотрел на брата и пожал плечами, словно говоря: «Да. И что такого?»
— И теперь ты хочешь отравить меня? — Рис сжал эммиду так сильно, что пальцы свело судорогой, и он с трудом заставил себя ослабить хватку.
— Вопрос не в «хочу», а в «должен», брат, — ответил Ллеу.
— Так тебе необходимо отравить меня? — Рис старался, чтобы его голос оставался спокойным и уверенным. Теперь он знал, что брат вовсе не безумен и за убийством стоит некий страшный расчет. — Почему? И зачем ты убил их всех?
— Он хотел меня остановить, — проговорил Ллеу, переведя взгляд на тело Наставника, — Этот старик. Он знал правду. Я видел это в его глазах. — Юноша снова посмотрел на Риса. — И в твоих глазах — тоже. Вы все собирались помешать мне.
— Помешать в чем, Ллеу? — требовательно спросил Рис.
— Привести учеников к моему Богу.
— К Кири-Джолиту? — переспросил монах с недоверием.
— К этому болтуну и душителю радости?! Ну нет! — пренебрежительно фыркнул Ллеу, а затем выражение презрения на его лице сменилось благоговением, голос зазвучал почтительно: — К моему господину — Чемошу.
— Ты — последователь Бога Смерти?
— Да, брат, — сказал Ллеу. Он поставил миску с супом на стол и поднялся со скамьи. — И ты тоже можешь стать его учеником. — Он раскрыл объятия. — Обними меня, брат. Обними меня и обними вечную жизнь, бесконечную юность и бесконечное удовольствие.
— Тебя обманули, Ллеу.
Перехватив эммиду обеими руками, Рис занял боевую позицию. У Ллеу не было при себе меча — монахи запрещали вносить в монастырь стальное оружие, — но он находился в религиозном экстазе и поэтому представлял серьезную опасность.
— Чемош не собирается давать тебе ничего из вышеперечисленного. Ему необходимо только твое разрушение.
— Напротив, у меня уже все есть, — просто ответил Ллеу. — Ничто не может причинить мне вред. — Повернувшись к столу, он взял другую миску и показал Рису. — Это моя. Пустая. Я съел суп с болиголовом, как и все эти жалкие глупцы. Я должен был это сделать, иначе бы они начали меня подозревать. Теперь они мертвы, а я — нет.
Эти слова могли показаться ложью, бравадой, но Рис по тону и выражению лица брата догадался, что так все и было. Ллеу говорил правду. Он проглотил яд и остался невредим. Монах внезапно вспомнил укус на руке брата и отсутствие кровотечения.
Ллеу небрежно поставил миску на стол.
— Моя жизнь легка и приятна. Я не знаю ни жажды, ни голода. Чемош обо всем заботится. Я все получаю просто так. И ты можешь познать такую жизнь, братец.
— Если ты называешь это «жизнью», — сказал Рис, — то я такой «жизни» не хочу.