Дарю вам праздник
Шрифт:
Чем дальше, тем сильнее я проникался уверенностью, что мой благодетель и есть гангстер. Но тогда… если это так, почему он клянчил в долг у бармена? Может это просто хитрая маскировка? Да нет, вряд ли такая игра стоит свеч…
— Дивиденды, — спросил я, — или добычу с риском для жизни?
— Большинство из них умирает в преклонном возрасте. Или из-за соперничества друг с другом. За последние пять-шесть лет, думаю, ни один не был повешен. Но тебе, как я погляжу, трудно это переварить. Скажи-ка, Ходж, ты виг или популист?
Внезапная
— Ну… популист, мне кажется.
— Почему?
— Э-э… не знаю… — Я припомнил кое-что из разговоров в кузне. — Виговские «Собственность, Протекционизм, Постоянное население» — что мне все это?
— Я тебе скажу парень, ч тотебе все это. «Собственность» — это для конфедератов, которые владеют здесь заводами, но не хотят платить налогов. «Протекционизм» — это от иностранного капитала, чтобы он не мог давать нам работу. «Постоянное население» — это дешевая рабочая сила. Они создают класс процветающих предпринимателей.
— Да, я знаю. Я только не вижу, как это может спасти положение. Я где-то слышал, будто между собой они говорят, что деньги обязательно будут просачиваться вниз, но, по-моему, чаще получается наоборот. И все так вяло!
Пондайбл потянулся ко мне и легонько похлопал меня по плечу.
— Это по-нашему, парень, — сказал он. — Тебя на мякине не проведешь. Такая похвала, признаться, мне не слишком-то понравилась. По-чьему
это — по-нашему?
— А протекционизм означает, что за всякую вещь платишь больше, чем она стоит.
— Не только, Ходж. Это тоже вранье, будь оно проклято. Виги и не пробуют вводить настоящий протекционизм, когда они у власти. Кишка тонка. Знают, что другие страны им не позволят.
— А что до постоянного населения… конечно, те, кто не может устроить свою жизнь здесь, стараются уехать в процветающие страны. «Постоянное население» все равно значит «уменьшающееся население»… если вообще что-то значит.
— Ага, — сказал Пондайбл. — У тебя есть голова на плечах, Ходж. Все с тобой в порядке, и книжки тебе не повредят. Так как насчет эмиграции? Твоей эмиграции, я разумею.
Я отрицательно покачал головой.
Он кивнул, покусывая мокрый ус.
— Не хочется бросать старый корабль, а?
Вряд ли он сформулировал точно; впрочем, вряд ли я сам сумел бы точно сформулировать то, что чувствовал. Я горел желанием менять привычное на неизвестное — но до определенного предела. Покинуть страну, в которой родился, казалось мне противоестественным. Назовите это хоть патриотизмом, хоть неспособностью порвать с прошлым, хоть просто тупым упрямством. Я сказал:
— Что-то вроде этого.
— Хорошо. Теперь подытожим. — Он выставил вперед грязную, слегка дрожащую руку и принялся перечислять, загибая пальцы: — Первое — патриот; второе — популист; третье — не любит контрактную систему; четвертое — благосостояние движется от бедняков наверх, а не от богачей вниз. — Большой палец он оставил торчать и, поколебавшись, спросил: — Доводилось тебе слышать о Великой Армии?
— Кому ж не доводилось? Не вижу большой разницы между нею и обычными гангстерами.
— Почему ты так сказал?
— Ну… все это знают.
— Ах все? Может они не правы, а? Да оглянись ты вокруг! Вспомни, что Легион Конфедерации плюет на законы Соединенных Штатов! Что, по-твоему, нужно делать с теми, кто приезжает сюда из держав и ходит у нас по головам? Или с вигами, которые мухлюют тут ради них?
— Не знаю, — сказал я. Не убивать же.
— Убивать, — повторил он. — Это всего лишь слово, Ходж. Что ты захочешь им назвать — то им и называется. Когда во время войны солдаты Союза пытались спасти страну от распада — это не называлось убийством. Когда сейчас кого-то вешают за изнасилование или подделку монеты — это не называется убийством. Великая Армия убийств не совершает.
Я смолчал.
— Да, конечно, случается всякое. Не стану отрицать. Возможно, с вигами, предавшими народ, или с агентами Конфедерации они иногда обходятся более круто, чем хотели бы — но ведь из живой свиньи бекон не приготовишь. Главная-то суть в том, что только Великая Армия до сих пор пытается вытащить страну из грязи. Сделать ее такой, какой она была. За какую дрались на войне.
Не знаю, то ли во мне проснулся дедушка Бэкмэйкер, то ли очень уж болело сердце за несчастное существо, с которым я на миг повстречался три дня назад — но что-то заставило меня спросить:
— А равные права неграм они собираются предоставить?
Пондайбл резко отшатнулся; по лицу его было видно, что он шокирован.
— Капля дегтя в крови, парень, а? Н-ну… — снова наклонившись вперед, он некоторое время испытующе разглядывал мое лицо. — Нет. Вижу, что нет. Просто тебе пора взрослеть — и выкинуть из башки кой-какие глупости. Ты еще не понимаешь. Если бы не аболиционисты, мы бы выиграли войну.
Может, и так? Я слышал подобные высказывания достаточно часто, и сомневаться в них было бы слишком самонадеянным с моей стороны.
Черномазых лучше предоставить самим себе, — сказал Пондайбл. — Здесь они никогда не выбьются в люди. Черных и белых нельзя перемешивать. Оставь эти идеи, Ходж; и так дел будет выше крыши. Вытурить иностранцев, проучить их прихвостней, поднять страну.
— Так вы пытаетесь убедить меня вступить в Великую Армию?
Пондайбл не спеша допил пиво и лишь тогда произнес:
— Я не буду тебе отвечать, парень. Давай считать, что я просто хочу привести тебя туда, где ты сможешь ночевать, три раза в день есть и получать кое-какое образование, раз уж ты так до него охоч. Пошли.