Дата моей смерти
Шрифт:
На кровати кто-то неподвижно лежит, но как только я пытаюсь приблизиться, что бы как следует разглядеть спящую женщину, она неожиданно резко садиться на кровати и поворачивает ко мне отнюдь не сонное и не испуганное спросонок лицо.
Но главное — это совсем не то лицо, которое я ожидала увидеть.
В полумраке спальни, уверенно сидя на некогда моей кровати, спокойно и даже слегка насмешливо смотри на меня Муся.
Это открытие повергает меня в шок, от которого я вроде бы даже
Теперь босые ноги мои отчетливо ощущают шелковистую поверхность тонкого персидского ковра, устилающего пол спальни Разумеется, ковер, тоже выбирала я, и мне знаком каждый завиток его сложного орнамента и каждое пятнышко, появившееся уже после, когда эту изысканное пространство, обживали мы с Егором.
Однако, теперь-то уж точно не время предаваться воспоминаниям.
Невесомые прежде, ноги становятся ватными, и я вот-вот мягко опущусь на этот самый ковер, практически лишенная сил, а быть может, к тому моменту, и чувств.
Обморок во сне? Со мною такого еще не бывало.
Муся тем временем, в лучших традициях академического театра, держит паузу.
Она молчит, не двигается и смотрит не меня без какого — либо выражения на лице. Так, словно, это не я потревожила ее своим внезапным появлением, а случайно опрокинувшаяся банкетка. Впрочем, падение банкетки, думаю, все же вызвало бы у нее некоторые чувства. Но полное круглое лицо Муси не выражает ровным счетом ничего.
Тогда я решаю заговорить.
Мне очень хочется спросить, что делает Муся в моей бывшей постели, и куда подевалась та, ради которой, я проделала, пусть и во сне, весь этот не ближний, надо сказать, путь.
Однако, голос мой, как выясняется, мне неподвластен.
Определенно, по сценарию этого сна, мне отведена роль статиста или еще хуже — шагов за сценой, разбудивших главную героиню.
Зато героине, уж точно, полагается произносить какие-то слова, или, по меньшей мере, делать что-то, предписанное сценарием. И она делает Женщина, сидящая на кровати, смеется.
И тут я понимаю, что никакая эта не Муся, потому что голос, негромко смеющийся в полумраке спальни, мне хорошо знаком. Его, тайком от Муси, частенько слушала я раньше, прижав дрожащей, противно потеющей рукой трубку телефона к пылающему уху. Это голос той самой «другой женщины» — низки и хрипловатый. Его невозможно спутать ни с каким другим голосом. И однажды, в порыве отчаяния, я подумала даже: а может, Егор влюбился именно в голос?
Женщина продолжает смеяться, глядя на меня и явно надо мною потешаясь.
Я же совершенно теряю голову, потому что у нее по-прежнему Мусино лицо, но это не лицо даже, а застывшая маска, из — под которой раздается низкий хрипловатый голос.
Голос смеется.
Я хочу закричать, и наконец, разорвав пелену кошмара, издаю отчаянный вопль, одновременно просыпаясь и слыша, как надрывно звонит телефон.
Звонит Муся.
И голос в трубке у нее такой же, каким было лицо в моем страшном сне: без малейшего выражения и интонаций, застывший голос — маска.
— Беда никогда не приходит одна — говорит Муся сакраментальную фразу.
— Что? — испуганно вопрошаю я. Испуг мой отчасти простирается еще из ночного кошмара, но странный голос Муси пугает меня уже наяву.
— Игорь погиб — также тускло сообщает мне Муся, и теперь, окончательно проснувшись, я готова с ней полностью согласиться: беда никогда не приходит одна. Игорем зовут, а теперь, наверное, следует говорить — звали Мусиного шефа — известного пластического хирурга, которому на протяжении многих лет она бессменно ассистировала — Как погиб?
— Автомобильная катастрофа вчера ночью. Возвращался из гостей.
Я молчу.
Я не знаю, какие слова должна сказать Мусе сейчас.
В голове моей крутятся странные мысли Я думаю: " Вчера она так горько рыдала, оплакивая смерть Егора, но в эти самые минуты возможно, уже отлетала в мир иной, покидая навеки эту землю душа другого человека, не возлюбленного ее, но близкого друга, почти брата "
Однажды она сказала мне, просто так к слову, никого не желая упрекнуть, и ни на кого не жалуясь:
— Знаешь, все привыкли к тому, что я всегда забочусь обо всех, потому никому и не приходит в голову, позаботиться обо мне. Понимаешь? Это…
Это… ну как если бы предложить балерине сплясать для нее. Смешно, правда?
Вот только Игорь… Он иногда вспоминает, что мне тоже бывает приятно, когда обо мне кто-то заботиться.
— И что он делает тогда? — Поинтересовалась я совсем не праздно: мне тоже хотелось хоть когда-ни будь позаботиться о Мусе, но я не знала как.
— Он приносит мне булочки из буфета — совершенно серьезно ответила Муся.
«Теперь никто не будет носить ей булочек» — промелькнула в голове моей очередная никчемная мысль. И я снова стала думать о том, что минувшей ночью, когда на московской магистрали погибал единственный Мусин друг — Игорь, душа ее, возможно уже знала об этом, потому так горьки и обильны были слезы.
— Я задержусь на работе. Ты выдержишь одна дома?
— Конечно. Можешь ни секунды не сомневаться. Я выдержу. Мне уже намного легче. И вообще, может я смогу тебе чем-ни — будь помочь?