Дата на камне(изд.1984)
Шрифт:
Я не был командиром этого конвоя, шел в качестве пассажира — направлялся как представитель штаба на Диксон для решения ряда служебных вопросов. Думаю, что вы не удивитесь, узнав, что на подходах к Потаенной я ощутил вполне понятное волнение.
Караван, с которым я следовал, был небольшой: танкер и сопровождавшие его два тральщика. Я находился на тральщике.
Мы беспрепятственно миновали Югорский Шар, на подходах к которому обычно затаивались немецкие подлодки. Командир конвоя воспрянул духом.
Несколько дней прошло без происшествий.
Мы, вероятно, были еще в нескольких десятках миль от Потаенной, когда сигнальщик поста — по возвращении в Архангельск я узнал, что это был Калиновский, — увидел подлодку, которая шла под перископом на юго-запад, то есть нам навстречу, прижимаясь к берегу.
Волнение моря было тогда не менее трех баллов. Калиновскому пришлось проявить все свое умение, чтобы заметить в стереотрубу перископ, прячущийся за довольно высокими волнами.
Нет, Калиновский не знал, наша эта подлодка или вражеская. Задача сигнальщика строго ограничена: заметить перископ подлодки, двигающейся вдоль берега курсом на юго-запад, и доложить об этом. Вот и все! А чей это перископ, в штабе военной флотилии разберутся.
Действительно, в то время наших подлодок там не было и не могло быть.
Оповещение о противнике принято было на всех кораблях и береговых частях флотилии, в том числе и на нашем головном тральщике. Немедленно командир конвоя изменил курс, отвернул мористее. На судах каравана пробили боевую тревогу, артиллеристы и пулеметчики заняли свои места, сигнальщикам приказано было усилить наблюдение. И затем с кормы полетели в воду глубинные бомбы одна серия за другой, «в порядке профилактики», как усмехаясь, выразился минер.
Таким образом, благодаря образцовому несению службы в Потаенной, немецко-фашистские подводники остались в дураках. Может быть, они разминулись с нами. А может быть, «профилактика» помогла. Кому охота, скажите, лезть под бомбы, которые всколыхнули все вокруг каравана? Фашисты привыкли нападать исподтишка. Но тут фактор внезапности был утерян.
Скажу вам откровенно, я ощутил нечто вроде отцовской гордости.
Ведь именно мне пришла в голову мысль учредить в Потаенной пост наблюдения и связи. И вот не прошло и двух месяцев, как пост, бесспорно, сохранил жизнь мне и еще десяткам людей, не говоря уже о кораблях и ценном грузе.
Хотелось, сами понимаете, переброситься со связистами двумя-тремя приветствиями. Но, изменив свой курс, корабли слишком отдалились от берега — он был уже не виден.
Зато на обратном пути, хотя Потаенную затянула плотная полоса тумана, проблески прожектора все же пробились сквозь нее.
Странно было мне смотреть на узкую полоску берега, которую я положил когда-то на карту, а два месяца назад заселил шестью связистами — отличными советскими парнями.
Берег, подобно черной пантере, то открывал, то закрывал блестящие глаза. Пост требовал от нас опознавательные.
Наши сигнальщики поспешили их дать.
2
— Гордишься небось любимчиками своими? Уберегли тебя и караван от немецкой подлодки? — сказали мне в штабе по возвращении.
Связистов Потаенной считали, быть может не без основания, моими любимцами. Но честью вас заверяю, что я не оказывал им никакой протекции — ни в смысле снабжения, ни в смысле поощрений.
Достаточно сказать, что по штатам военного времени в Потаенной должны были служить одиннадцать связистов. Я же смог послать туда только шесть.
На других постах зачастую было не лучше. И все же донесения поступали отовсюду своевременно, факты наблюдений были достоверными.
Учтите, наши посты были разбросаны на протяжении многих тысяч километров. Я говорю только о материковом береге, а были посты еще и на островах!
Колоссальный охват работы! Мало того, что ни на секунду нельзя было спускать глаз с моря, чтобы своевременно предупреждать о попытках морского или воздушного десанта, неукоснительно и регулярно надо было обеспечивать безопасность проводки всех караванов в восточной части Баренцева моря, в Белом море и в западной части Арктики.
Кто-то из военно-морских деятелей назвал наши береговые посты нервной системой флота. И эту нервную систему мы, естественно, стремились сделать еще более разветвленной и чуткой.
В штаб Беломорской военной флотилии стекались сигналы со всех наших береговых постов наблюдения и связи. Мы почти физически ощущали эту беспрерывную напряженную пульсацию в эфире. Обгоняя друг друга, неслись к нам РДО о движении кораблей и караванов, о выброшенных на берег минах, о появлении над постом советских самолетов, о всплытии вражеских подлодок, о налете на пост внезапно вынырнувшего из-за туч бомбардировщика. Перед глазами штабных работников как бы проплывала беспрестанно меняющаяся панорама, которая с предельной точностью и до мельчайших деталей отражала события, происходившие на огромном военно-морском театре.
Для немецкого разведчика, разбомбившего в тундре старый котлован и кучу плавника на берегу, Потаенная так и осталась Потаенной, то есть надежно скрытым и неуязвимым постом наблюдения и связи. Никто на берегу Ямала не пострадал. Но постам, территориально более близким к тем участкам военно-морского театра, где разыгрывались главные события в сорок первом году, пришлось туго.
Если память не изменяет мне, пост Пумманки подвергался бомбежкам и обстрелам с самолетов шесть раз, пост Вайталахти — пять раз, пост Цып-Наволок — три раза, цыпнаволокский участок службы наблюдения и связи и другие строения — что-то около семи или восьми раз.
Больше всего пострадала злосчастная станция Кутовая. После пяти воздушных налетов она была разрушена полностью. В Териберке сгорел жилой дом, были убиты три матроса и ранены пять. На Цып-Наволоке был поврежден жилой дом, разрушены отдельные агрегаты, пострадали жилой дом поста Вайталахти, блиндаж поста Пумманки. Несколько матросов были ранены.
Привожу эти данные по памяти, но с достаточной степенью точности.
Да, враги били по нервам, по нервной системе нашего флота!
И все-таки люди на постах держались. Удивительные это были люди!..