Дата Туташхиа. Книга 2
Шрифт:
Надо ли говорить, что мы затаив дыхание слушали Сегеди.
– Указ его величества,– продолжал тем временем граф,– предусматривает, что прощенный за прошлые грехи преступник, получивший от наместника документ о помиловании, будет менее опасен для государства, когда он свободен, чем когда он гоним. Опасен не более, чем любой мирный житель Российской империи. Так будет точнее... А право решать, на кого падет помилование, дано Кавказскому жандармскому управлению, а проще сказать, человеку, который стоит во главе его.
Граф не спеша, несколькими глотками опорожнил свою рюмку.
Мы молчали как завороженные. Слова его свалились нам как снег на голову, оглушили и потрясли. Когда же мы смогли что-то сообразить и поняли, что несли они нашему другу,
И действительно, снова послышался его негромкий голос:
– Вы понимаете, что от меня целиком зависит, представить или не представить к помилованию уголовного преступника Дату Туташхиа. Но я не имею права совершить ошибку. И выход у меня есть только один – самому понять, что за человек Дата Туташхиа и когда он опаснее для государства —с документом о помиловании или без него.
Я воспользовался паузой и поспешил вставить несколько слов.
– Дата Туташхиа,– сказал я,– не только мой новообретенный друг, но и, заметьте, клиент. Вероятно, путь для узнавания один – допросы, беседы... Имеет ли он право при этом пользоваться услугами адвоката? Я готов без промедления приступить к своим обязанностям!
– Это мало что даст,– ответил Сегеди. – Нет, нужно просто поговорить по душам, за дружеским столом, проверить старые наблюдения, подкрепить их новыми. И сравнить мои впечатления с вашими, ведь шеф жандармов не может знать того, что знают близкие друзья. – Повернувшись к Нано, он добавил:– Вот почему, госпожа Нано, я вторгся в этот дом как незванный гость!
Все было непостижимо странно в его словах, хотя, должен признаться, до меня и прежде доходили слухи, что и должность свою, и профессию граф Сегеди почитает призванием, дарованным ему провидением. Поэтому его намерения непросто было разгадать, у него могли быть свои подспудные мотивы, свои тайные цели.
– Простите, ваше сиятельство, что я все время перебиваю вас,– снова заговорил я. – Вы правы, конечно, раскованность, искренность и естественность должны стать главным условием нашей беседы, почвой под ногами, без них все будет колебаться, потеряет смысл, превратится в фальшивую, а может, и коварную игру.
– Я рад, что вы понимаете меня,– сказал граф Сегеди.– Но как, скажите сами, нам обрести доверие и натуральность неподдельных чувств?
– Это зависит прежде всего от вас, граф,– сказал я. – Вы должны открыть свои мотивы с такой широтой, которая захватит нас и поднимет в наших душах ответные чувства доброжелательности и согласия.
– Ну, а если еще яснее?
– Мне кажется... с самого начала... Вы должны убедить нас, что сегодняшний наш обед имеет для вас больший интерес, чем обычный допрос после обычного ареста.
Сегеди некоторое время молча ел, а мои друзья с нетерпением ждали его ответа.
– Я не скрыл перед вами,– начал он,– что стою перед сложной задачей... И объяснил вам, почему я сюда пришел... Повторять, наверно, не надо. Теперь осталось доказать, что только сидя вот здесь, рядом с вами, я могу добиться того, чего хотел бы добиться, что все иные приемы и формы не принесут богатых плодов. Но я скован, вы должны понять сами, своим служебным положением, которое лишает меня возможности раскрыть перед вами сразу самый мой веский довод, привести его я смогу, бог даст, к концу нашей беседы... Поверьте, что на моем посту меня убеждают чаще, чем я убеждаю других.
Слушая его, я даже на минуту подумал, что веду себя негостеприимно, выспрашивая, зачем он пожаловал ко мне. Может быть, надо попросить прощения... Но Сегеди опередил меня и заговорил снова:
– Итак, частная амнистия и Дата Туташхиа... С тех пор, как возникла эта связь, мы перестали за ним следить, и все гонения на него, естественно,
– Думаю, что и других кандидатов найти было не легче, сказал я. – Кто же захочет по доброй воле попасть в западню?
– Вы правы, и других найти было не легче. Но другие нам не нужны, мы знаем про них все, что нам нужно знать. А господин Туташхиа – исключение, загадка... И обнаружить его невозможно... Правда, случилось так, что недели две назад наши агенты распознали абрага Дату Туташхиа в турецком гражданине Арзневе Мускиа. А мы уже наметили программу амнистирования и примирения... И хотя на этот раз арест его не составлял особого труда, мы не пошли на это, так как преждевременный арест может извратить наши нынешние планы и вообще ничего, кроме вреда, принести не может. Вы скажете, что целых шестнадцать лет мы не могли его поймать, теперь же эта возможность есть, при чем же здесь наша программа? Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. У нас и в прошлом были случаи, когда, казалось, мы могли его захватить. Но это ни разу не удалось осуществить. Такой конец возможен и сейчас. И поэтому я решился. Зачем же нам лишние заботы? Вот я и пришел, чтобы сказать: если можно, давайте примиримся, а если нельзя, ну что ж... Тогда разойдемся, а поймать его... Поймать его мы попытаемся потом. Так мы решили, вы поняли меня?
Вопрос его был обращен ко мне, и я незамедлительно отозвался:
– Понял, конечно. Но это не вся проблема, а только часть ее. Есть еще причины... И даже не одна.
– Да, батоно Ираклий, есть и другие причины... Вы сами согласитесь со мной. Ведь все, кто сидит за этим столом, так или иначе, но имел отношения с тайной полицией... И знает, что такое следствие и допрос!
– Как это все? – возмутился Элизбар Каричашвили.– Я понимаю, Туташхиа, Гоги или я, грешный... Ну, Ираклий и граф Сегеди как юристы. Но при чем же здесь Нано?
Сегеди улыбнулся.
– Я тоже, Элизбар,– сказала Нано. – Приходилось... За границей. И знаю, что такое следствие и допрос.
Как говорится – чем дальше в лес, тем больше дров.
– Допрос, по-моему,– подал голос Гоги,– это борьба двух сторон, борьба двух людей. И каждый хочет повернуть истину в свою сторону.
– Я согласен с вами,– ответил Сегеди. – У допроса своя цель, свой смысл – раскрыть обстоятельства дела. Что же касается души человека, ее глубин и оттенков – что может дать допрос? Только легковесные и случайные штрихи к портрету, но не сам портрет. Дело Даты Туташхиа, не скрою, мы знаем хорошо. Но у нас нет его портрета. Его внутреннего мира, склада его души не узнаешь из допроса... Поэтому я решился прийти к вам. Должен сказать, что господин Мушни Зарандиа тоже весьма заинтересован в этом, а я не имею права не считаться с его желанием... Итак, встреча в вашем кругу, в вашем присутствии, при вашем участии, живой разговор, столкновение взглядов, обмен впечатлениями. К этому я стремлюсь. Есть еще одно обстоятельство. Господин Туташхиа как человек интересует меня самого не по службе, а по жизни. Каждому своя страсть... Одни собирают марки, другие – картины, а меня влечет философия поступков, природа поведения, незаурядность личности.– Сегеди обвел нас взглядом и добавил: – Кажется, я открыл все, Что имел. Добавить могу лишь одно: я отвечаю за свои действия и занимаю достаточно высокий пост, чтобы сдержать слово, которое вам дам. Если в результате нашей встречи положение господина Туташхиа не изменится и сумма моих впечатлений сложится не в его пользу, я гарантирую ему неделю неприкосновенности. Если же случится наоборот, он в ближайшие дни получит документ о помиловании. Итак, я перехожу к делу... Я изложу вам один эпизод из внезаконной жизни Даты Туташхиа. Обсудим его, оценим, пусть каждый скажет свое мнение и ответит на мой вопрос со всем прямодушием – что принесет представителям властей мир с Туташхиа, будет ли он тогда опаснее, чем теперь?