Дата Туташхиа. Книга 2

Амирэджиби Чабуа Ираклиевич

Вы спрашиваете, зачем я приехал сюда... Отвечать слишком длинно, но, когда мы встретимся, может быть, сумеем поговорить об этом – так предсказывает мне сердце. Пусть вас ничто не волнует, госпожа Нано, у меня нет дурных предчувствий... Не думайте, что я целиком полагаюсь на случай, но я верю в свой дар предвидеть. Как мне не верить... Природа вручила мне его заведенным, как часы, и я имел тысячу возможностей испытать его на прочность. Только не думайте, бога ради, что я эгоист и не считаюсь ни с кем, кроме себя. Если человек, как я, провел всю жизнь в гонениях, в поисках прибежища и укрытия, он превосходно знает, что его удачи целиком зависят от людей, с которыми он связан, благодаря которым он жив. Если я сам хочу быть на

свободе, то я должен думать о свободе тех, которые протянули мне руку помощи, о том, чтобы их не настиг закон, расплата и наказание. Эта простая истина для меня как заповедь – если друг в беде, и ты в беде. То же самое, что я писал о двух грузах... Я принял меры, знайте, госпожа Нано, я не принесу зла никому из тех людей, с кем встречаюсь сейчас здесь, в Тифлисе.

Ваш бесценный дар вверг меня в крайнее смущение. Это я должен был преподнести вам подарок, но я боялся, что покажусь вам назойливым и фамильярным. Принимаю ваш камень как дар королевы и благодарю нижайше как ваш рыцарь и один из подданных вашего королевства.

Это письмо я пишу в задней комнате конторы Ираклия, его доставит вам посыльный, верный человек... Я молю вас об одном: верьте мне, доверьтесь мне, не избегайте меня, не вставляйте меня. Без вас жизнь моя потеряет смысл.

Ваш верный раб Д. Т.

Я был убит, госпожа Нано, тем, что обидел вас. Вы сказали: ты оскорбил меня, лаз, ты вел себя недостойно! С этими словами вы вышли из экипажа, еле попрощавшись со мной, поднялись по ступенькам крыльца, уходя так, как уходят навеки. Я чуть не помешался с горя и, перестав владеть собой, хотел мчаться вслед за вами, чтобы просить прощения... Хорошо, что вовремя взял себя в руки и сумел сообразить, что вы можете принять за оскорбление. Пешком я вернулся в гостиницу, подавленный и несчастный.

Всю ночь я писал это письмо. Молю бога лишь об одном, чтобы вы в гневе не вернули мне его назад нераспечатанным.

Клянусь вашей жизнью – самым дорогим, чем я могу поклясться на этом свете, – все, что я сделал, я делал только для вас. О себе я думал лишь тогда, когда спросил, почему вы в дурном настроении. Спросил для того, чтобы получить ваш ответ и суметь оправдаться.

Но вы не дали мне этой возможности, и теперь я вынужден писать, а писать труднее, чем сказать. И я мучаюсь, не нахожу верных слов, зачеркиваю и снова пишу. А то, что выходит из-под моего пера, так далеко от того, что живет в моей душе.

Помните, когда мы вошли в зал, вы оперлись на мою руку? Ираклий отстал от нас, и получилось, что внимание всех присутствующих было устремлено к нам, вернее – ко мне, потому что меня мало кто здесь знал. И я заметил улыбочки и подмигиванья... А когда нас пригласили сесть и к нам подскочила та самая госпожа Мариам, с которой я познакомился в вашем доме, я тотчас же догадался, что она успела обежать всех и оповестить, что видит нас вместе не в первый раз. Скажите сами, разве не обязан я был предприпять что-то решительное, чтобы развеять сплетни, которые завихрились вокруг вашего имени?

А тут как нельзя кстати Ираклий передал, что госпожа Элисо Церетели хочет познакомиться со мной, так как ее чрезвычайно интересуют лазы. Я извинился и отошел от вас. Это было еще до начала танцев.

Вспомните, госпожа Нано, что последовало вслед за тем. Все, конечно, решили, что вы остались в одиночестве, и стали крутиться вокруг вас, вся эта знать – и Багратиони, и Дадиани, и Гуриели. И каждый из них, состязаясь друг с другом, старался покорить вас, развлечь и увлечь. Сегодня все они, я думаю, пребывают в унынии, так как ни один не завоевал пальмы первенства, не добился успеха и победы. Но разве могли они взглянуть на вас так, как смотрел из своего угла я, и оценить с преклонением, как великолепно держались вы среди этих неотразимых вельмож. Но сплетники тут же нашли свое толкование, и Элисо Церетели, нарочито

возвысив голос так, чтобы все кругом услышали, спросила меня: как вы добились, что эта прелестная женщина и взглянуть боится на других мужчин? Я ответил равнодушно, что она заблуждается, а нас с вами ничего не связывает, кроме вашего гостеприимства. До этого мы рассуждали о лазах, и Элисо Церетели вела себя при этом чрезвычайно игриво, а после моих слов и вовсе стала кокетничать напропалую. Я стал подделываться под ее тон – пусть все видят, что я ухаживаю за этой женщиной, а Нано Тавкелишвили тут ни при чем. Этого я хотел. А когда нас пригласили к столу и Элисо Церетели попросила, чтобы я сел рядом, то я согласился. И просидел так до самого конца. А когда мы выходили из зала, кто-то громко сказал: увезут нашу Элисо в Лазистан! Это донеслось, конечно, и до вас. Да, я вел себя так, чтобы злые сплетни и дурные пересуды не омрачили вашего имени. Вот и все.

Как будто так... А вместе с тем: «Ты вел себя недостойно, лаз!» И это правда, и королева на самом деле была оскорблена!.. Я, кажется, понял, в чем дело, и, так как нам не девятнадцать лет, должен написать и об этом.

Госпожа Нано, вы – огонь, и ваше желание представить обществу Арзнева Мускиа вашим рыцарем было вспышкой этого огня. Ваше прекрасное, исполненное благородства сердце велело вам принести в жертву вашу женскую честь для того, чтобы на долю Даты Туташхиа выпал еще один счастливый вечер. Но холод каменной моей души не позволяет мне поддаваться соблазнам простых радостей жизни. Я отшельник и принес клятву не ждать благодарности за свои молитвы, а получать вознаграждения только за выполненный долг.

Вы хотели сделать мне подарок. Я не принял его. И виноват в том, что не придумал лучшего пути, чтобы его не принять. Пусть королева простит меня. Уповаю на ее доброту и великодушие.

Наказанный вами раб – Д. Т.

Эх, лаз! Причина в том, что я женщина, а ты – мужчина. Потому-то к одному и тому же эпизоду мы подобрали разные ключи.

Знаешь, о чем я мечтала в тот вечер? Чтобы благороднейший из рыцарей постоянно был рядом со мной и чтобы ему, как и мне, это приносило радость. Вот и все. Разве думала я о зависти? Никто ведь не узнает никогда, что ты не лазский дворянин, а Дата Туташхиа. Конечно, может быть, меня вело и незлобивое мое тщеславие, но больше всего, поверь, мне хотелось, чтобы тебе было хорошо. Разве ради этого не стоит принести в жертву свое доброе имя и честь? Женщина всегда на это готова.

Ты поднялся на защиту... Не для того, чтобы прослыть благородным рыцарем, я знаю. Да, кто мог догадаться, что оставить меня и провести вечер с Элисо Церетели тебе в тягость? Ты исполнил свой долг и получил свое духовное удовлетворение. Этому легко принести в жертву «простую радость», как ты назвал пребывание в моем обществе. Такова натура мужчины.

Тайна моей женской природы была недоступна тебе, как и твоя – мне. Что делать, если мы встретились, как два противоположных полюса! Но примирить и соединить их воедино может только бог. Так принято считать в философии. Бог для меня – добро и любовь. И если добро способно найти в человеке свое самое совершенное выражение, то таким человеком являешься ты...

Во всяком случае, приближаешься...

И ты, конечно, прав, а я, конечно, не права, во всяком случае, если судить по результатам. Верно, на том вечере я думала не только о тебе, но и о себе. Да, ты ни в чем не виноват... Виновата только вспышка пламени!

Прости меня!

Я еще раз перечитала свое письмо... Может быть, и правда, было б лучше, если б нам обоим было по девятнадцать лет?

Н.

Р. S. Ираклий считает тебя другом, и нехорошо, мне кажется, что он не знает, кто ты. Надо хотя бы намекнуть. Если ты согласен со мной, то сегодня в ресторане у Гоги дай мне знак, я что-нибудь придумаю.