Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека
Шрифт:
Насколько профессор представлял себе текст, выдаваемый трубкой, реакция юниора должна была быть значительно более выраженной.
Наконец он что-то сказал, пар дыхания выдал его. Вслед за этим рука с телефоном обреченно опустилась к бедру.
Поговорили.
Профессор понял — пора приближаться.
— Что-нибудь серьезное?
— Ничего особенного, — бесцветным голосом ответил Руслан, лицо у него было задумчивое.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
— Нет.
— Ну, тогда по домам.
— Нет, я подумал… вы
— Говори.
— Подвезите меня.
— Далеко?
— Не очень. Я покажу дорогу. Главное, побыстрей.
38
Не может быть, прошептали окоченевшие губы. Оказывается, в глубине души он не верил, что она когда-нибудь уйдет. Не представляя, что могло бы произойти взамен ее ухода, он в возможность его не верил. Примерно так же человек, точно зная, что он смертен, не верит в свою способность умереть.
Невысокая фигурка в широком пальто бесшумно и плавно спустилась по ступенькам беседки и быстро пошла в сторону главного входа в отделение. В том смысле, что не в сторону дыры в стене. Почему? — задался не самым важным вопросом наблюдающий. Потому что дыра заколочена? Или потому, что в тех случаях, когда она приходила в гости к отцу без хахаля, можно воспользоваться и обычным путем?
Не успел Никита разрешить эту теорему, ибо утратил вдруг внутреннее равновесие в тот миг, когда пара родственников разделилась у него на глазах. Он знал, что не способен беседовать с ними, когда они вместе, но что делать, если в каждом из них он испытывал невыносимую потребность!
Слава Богу, это буриданово состояние длилось недолго. Светлана завернула за угол, и стало легче. Больница скрыла ее, и он испытал к этой громадине чувство благодарности. Никита дождался, когда мимо его укрытия проковыляет парочка больных стариков, и вышел из туй на тропу. Вышел и, не торопясь, чтобы не выбиться из принятого здесь темпа прогуливания, направился к беседке.
На секунду вспомнил о профессоре, о возможной засаде. Именно на секунду, не больше.
Через тридцать шагов он свернул с основной тропы на боковую, полузаросшую, ту, что вела к отцу. С удивлением отметил, что зачем-то считал шаги. Но это удивление было еще короче, чем воспоминание о засаде.
Каркали вороны в пасмурном сыром воздухе, бледно смотрелись снега вокруг деревянного строения. Расплывчато светились первые электрические окна соседнего корпуса, подчеркивая наступление вечера и нереальность массивной, неподвижной фигуры внутри беседки.
Когда Никита выбрал остаток пути, произошли изменения в наплывавшем видении. Желтое окно заехало за кленовый ствол и лишь слегка напоминало о себе сдавленным свечением. Никита поставил ногу на нижнюю ступеньку и понял, что за ним наблюдают. Может быть, с самого момента появления из зарослей. Два стеклянных неподвижных окуляра. Надо ли это понимать так, что отец ждал его. И именно сегодня. Или это не отец, это подсаженный профессором человек, сейчас он вытащит из под шубы железную штуку с глушителем… Даже для таких диких мыслей было место в голове явившегося.
И он поднялся на ступеньку номер два.
Поднялся и сразу же сказал:
— Здравствуйте!
Сидящий после краткого молчания сказал голосом Савелия Никитича:
— Садитесь.
Скамья, занимавшая весь внутренний периметр беседки, была с подветренной стороны присыпана снегом, пришлось садиться на оттаявшее пятно, оставленное сестрой. Успевшее остыть. Никита положил под себя перчатки.
Савелий Никитич был защищен от небольшого ноябрьского мороза очень хорошо. На ногах валенки, тулуп, на голове шапка, надвинутая до самых очков.
Так что если бы Никита видел своего предка впервые, он бы никогда не догадался о размерах его лба.
Сильное, прямо-таки слепящее волнение не давало Никите заговорить. Да он и не знал к тому же, с чего начать. То ли издалека, то ли прямо с результатов и выводов.
— Вы меня помните?
— Конечно, — бодро, почти весело ответил укутанный член-корреспондент.
— Я хотел…
— Вы в прошлый раз приходили со Светланой. Но сегодня она приходила без вас.
— Я не к ней.
— Она только что была. Вы ее легко догоните, она пошла к выходу.
— Я к вам, Савелий Никитич.
Голос сидящего вдруг сделался больным и испуганно раздраженным.
— Ко мне? Зачем? Только не говорите, что вы мой бывший студент или аспирант, я вам все равно не поверю. И никакую вашу статью читать не буду, и предисловие писать тоже.
Никита обрадовался, что не рискует оправдать худшие ожидания старика. По крайней мере аспирантов он не любит больше, чем брошенных сыновей. Над вторыми он всего лишь смеется.
— Я не аспирант, но я сделал открытие.
— Открытие? — сквозь старческое брюзжание проступила дрожь затаенной радости.
— Да. И большое. Для меня — главное. Дело в том, Савелий Никитич, что я…
— Открытие! Не говорите мне ерунды, молодой человек. Главное открытие?! А вы знаете, что его невозможно сделать. Невозможно!
— Можно! — воскликнул Никита. Ему нравилось, как развивается разговор, но вместе с тем он чувствовал, что радость его отравляется каким-то новым, пока непонятным страхом.
Членкор смачно крякнул и сдвинул шапку, обнажая часть бесконечного лба. Он явно собирался мыслить.
— Я вам сейчас на пальцах докажу, что нельзя, молодой человек. Отвечайте на мои вопросы.
— Да, я молодой человек, и я буду отвечать на все!
— Скажите мне, можно открыть красоту?
— Не знаю.
— Можно открыть свет?
— Не знаю.
— А хотя бы землю? Только не Франца-Иосифа, а вообще землю?
— Не знаю, — в третий раз ответил Никита, все больше тоскуя от того, что полностью перестал ощущать смысл разговора.