Давай попробуем вместе
Шрифт:
– Мне достаточно, – сказал я решительно.
– Сорок седьмая, к роженице…
– Крутые, наверное, – бурчит Анатолий. – Или алкаши. Щас только они и плодятся.
– Зря ты так, – назидательно возражает Виктор Степаныч, – и во время войны люди рождались. А как без этого? Иначе вымерли бы, как мамонты. Вот у моей бабки восемь было. Пять мальчиков, три девочки. Два сына на фронте погибли, одного репрессировали. Дочь от холеры померла… В деревне жили. Какие тогда лекарства?
– Щас-то в деревне проще, – говорит Анатолий. – Земля прокормит.
– Да, – качает головой Виктор Степаныч. – Трое по нашим временам тяжеловато.
– Его чуть кондрашка не хватила. Все ходил и причитал, мол, УЗИ двойню показывало, это еще куда ни шло. А тут трое, да к тому же девки! Хоть бы одного пацана, говорит. Ему жену забирать, а он от радости великой лыка не вяжет. Приполз и просит: «Отвези». Ну, приезжаем. Выходит Тонька, жена, вся зеленая, двоих тащит, медсестричка третью. «Вы, – говорит, – счастливый папаша?» – «Помилуй, господи, – отвечаю. – Вон он, на заднем сиденье. Пятый день празднует. Грузите всех туда же, дома разберемся».
– Ну и как? – отсмеявшись, спрашивает Виктор Степаныч.
– Ничё. Пока с голоду не померли.
– Да-а… – уважительно замечает Виктор Степаныч. – А ты, Славик, чего отмалчиваешься?
– А что?
– Что молодежь думает по этому поводу? Рожать или не рожать?
– Не знаю, – пожимаю я плечами.
– Чего ему попусту голову засорять? – ворчит Анатолий. – В его-то возрасте… Самому еще в игрушки играть.
– Уже наигрался, – усмехаюсь я.
В кабине повисает неловкое молчание.
– Во, – изрекает Анатолий, – приехали. Кажись, будущий папаша маячит.
Мужчина ожидает нас на улице. Завидев «скорую», размахивает руками, словно ловит такси:
– Сюда!
Молоденькая женщина с огромным животом, чуть испуганными лучистыми глазами и какой-то просветленной улыбкой смущенно, точно извиняясь за беспокойство, приговаривает:
– Да все в порядке. Не волнуйся, Сережа…
Сережа нагибается, застегивает жене сапоги.
Это получается не сразу. Пальцы прыгают, никак не желая уцепить застежку.
– Первого ждете? – интересуется Виктор Степаныч.
Они дружно кивают.
– Мальчика? Девочку?
– Все равно, – отвечают они почти хором.
– Правильно. Лишь бы здоровый. Имя-то придумали?
Виктор Степаныч продолжает заговаривать зубы, и постепенно руки будущего папаши перестают трястись. А роженица улыбается так же радостно, лучисто.
Я перевожу взгляд с мужа на жену и наоборот. Они чем-то неуловимо похожи, несмотря на то что он крепкий, темноволосый, а она блондинка, такая прозрачная – впору глядеть на просвет, даже удивительно, как выдерживает такой живот. И все же сходство было, неуловимое, но явственное.
Я подумал, может, оттого, что оба они счастливы. Просто, без затей. Вместе. Некстати вспомнились слова Огурца, мол, заводить детей в наше время – преступление. Прежде мне казалось,
Тем временем мы спускаемся вниз. Сережа просит Виктора Степаныча взять его с собой, но Виктор Степаныч отнекивается:
– Она, может, сутки будет рожать. Чего вам торчать в больничном коридоре? Сидите дома, позванивайте. Как только – вам сразу все скажут. Дело-то житейское.
– Конечно, – поддерживает Виктора Степаныча женщина. – Все будет в порядке. Не я первая, не я последняя.
– Или, может, вы при родах присутствовать хотите? – интересуется Виктор Степаныч.
– Не-е, – побелев еще больше, хоть это казалось невозможным, мотает головой будущий отец.
– А что? Нынче это модно.
– Ну, нет, – решительно заявляет будущая мама. – Я уж сама как-нибудь.
– Воля ваша. Тогда – с богом. Вези аккуратно, Анатолий. Не тряси.
– Все претензии к мэрии, – бурчит Анатолий. – Я за дороги не отвечаю.
4
По выходным Вера отвозит сына к бабушке. Меня там не жалуют. Однажды мы столкнулись. Я вернулся с работы, она уходила. Тогда я подумал, что Вера очень похожа на мать, только мягче, женственнее. Моя гражданская теща Галина Григорьевна окинула меня недоверчивым цепким взглядом и спросила с места в карьер, зачем я морочу голову ребенку, ведь его настоящий отец может в любой момент вернуться. Она показывала Мишке фотографии и объясняла, что я – не папа, а совсем чужой человек. Тот смотрел и продолжал упрямо твердить, что настоящий «не тот, а этот»…
– Почему бы, – предложил я, – вам не оставить его в покое? Михаил в свои неполные семь гораздо лучше многих понимает, нет, чувствует, простух» истину: настоящий отец не тот, кто «сделал», а кто вырастил.
– Вы хотите сказать, что намерены жениться на Вере?
Безмолвно стоящая у плиты Вера вздрогнула так, что брякнула Сковородка. Я ответил, что, если Вера согласится, так тому и быть.
Только сперва нужно получить развод. А это чертовски сложно без отца ребенка…
– Зачем вам это? У нее нет ни денег, ни жилья – в этой квартире они прописаны с мужем. Если Славик вернется, он все переделит. Вы его не знаете…
Я ответил, что и не горю желанием знакомиться с таким замечательным Славиком.
– Сколько вам лет? Двадцать?
– Двадцать один.
– Огромная разница! Вера говорила, вы служили в Чечне…
Наверное, и она, вслед за Иркой, считает, что у меня с головой не все в порядке. Я спросил Галину Григорьевну напрямую. Она опустила глаза. Я не мог ее осуждать. Однажды ее дочери не повезло. А обжегшись на молоке… К тому же Вера как-то обмолвилась, что мать растила ее одна – отец умер, когда она была совсем маленькой. Наверно, пришлось нелегко.