Давай согреем звезду
Шрифт:
— Умерла, — обрубил старший конюх.
— Когда? Почему? — а потом он догадался, — Вы врете!!
Он метался по конюшне, требуя, умоляя вернуть лошадь. Бесполезно.
— Почему ее увезли? Зачем?! Отвечайте мне!! — Диант подступил к управляющему и воспитателю.
Он был вне себя от обиды, и в такт ему позвякивали стекла и подпрыгивали мелкие безделушки.
— Лошадь больше не подходила для Вашего Высочества.
И точка.
Диант смирился через два дня, согласившись:
— Если Майи нет, я возьму другую.
— Другие лошади
— А когда мне купят другую, которая подходит? — обреченно поинтересовался принц.
Ответ его потряс:
— Вашему Высочеству запрещено ездить верхом по состоянию здоровья.
— Здоровья? Я же ничем не болею… — ошеломленно пролепетал Диант.
— Ваше Высочество не может этого знать, — окончил разговор мастер Бруно.
У принца еще оставалась надежда на отца, но и Ансгар оказался не на его стороне. Слушать сбивчивые мольбы сына, видеть его жалобные глаза, было больно, и он ограничился коротким решительным «нет», тут же отослав его от себя. Мальчик взрослеет, его становится все труднее удержать… Может быть решение было жестоким, но если о темной силе принца узнает общественность, у него возникнут проблемы несоизмеримые с нынешними, а Диант врядли доживет до совершеннолетия.
Принц быстро убедился, что и пешие его прогулки находятся под негласным запретом. Он скучал, просиживал у окна, неохотно подчиняясь распорядку мастера Бруно. Освободившиеся часы заняли даже не занятия, а чтение нравоучительных книг, о том, каким должно быть примерное дитя, достойный юноша и далее, далее… Диант с грустью признавал, что ему до примерного очень далеко.
Майя была не просто средством передвижения, но другом, сменившим верного пони. Вскоре после того, как его фактически заперли в замке, Диант полез по полкам, что бы найти среди своих набросков какой-нибудь из тех, на которых он рисовал ее. Вошедший мастер Бруно увидел побелевшего мальчика, как заведенного тычущего в сторону распахнутого шкафа: внутри против обыкновения царил идеальный порядок. Диант даже не сразу смог выговорить вопрос:
— Г-где?!!
— Что? — глупо выдал мастер Бруно.
— М-мои… м-мои… — Диант от волнения начал заикаться.
— Я наводил порядок Ваше Высочество…
— Отдайте!! — хрипло приказал принц, прожигая его глазами, — мои рисунки!!
Бруно несколько виновато пожал плечами.
— Все лишнее уже выброшено… Там было что-то, всего лишь карандашом… Я предполагал, что Ваше Высочество уже вышли из возраста детских каракуль.
Ударить больнее было бы трудно! Диант задохнулся, совершенно переставая владеть собой. Его рисунки настолько плохие, что заслуживают лишь топки?! Но ведь они — его!! Он ведь и не совал их никому… не надоедал… он для себя… зачем? Почему хотя бы не спросили?! Ему и этого нельзя?!!
— Не смейте! — наконец прорвалось наружу, — Никогда не смейте больше трогать мои вещи!!!
Он вдруг рванул злополучную полку, выворачивая
— Никогда! Не смейте! Трогать! Мое!
Два больших окна взорвались мельчайшими остренькими дождинками.
— ВОН! Из моей! Комнаты! Вон!!!
За воспитателем захлопнулась дверь. Диант сполз на засыпанный стеклом и бумагами пол и разрыдался.
Ему было невероятно стыдно за свою вспышку. Он не смел поднять глаз на отца и молчал.
— Теперь ты должен понимать, почему я настаиваю, что бы ты не покидал замок! — Ансгар был в гневе.
— Понимаю, — шепнул Диант, — Я не хотел…
— Само собой, ничего не делается! У каждого следствия есть причина! Ты — принц! А настоящий принц не может позволить себе устраивать истерики и скандалы! И пора бы тебе научиться, не злоупотреблять своими «талантами»!
Диант дрогнул.
— Иди, и подумай об этом!
Принц проглотил то, что хотел сказать и подчинился. К тому же, его отвлекла другая мысль. Он вспомнил, как расстраивало его мать то, что он считал обычным, вспомнил, как она бывала… испугана(?)… Даже сам он испугался, когда разбились витражи: он ведь не хотел ничего портить, лишь оплакивал, что больше никогда не увидит ее. Наконец Диант в полной мере осознал, что именно с ним неправильно. У любого следствия есть причина. Теперь причина, почему он никогда не покидал замок и не может этого сделать, стала очевидной.
Однако открывшаяся правда странным образом обнадежила маленького принца: если он не будет больше ничего такого позволять себе, то и никаких ограничений не потребуется, а отец не будет сердиться. У Дианта появилась цель, и к ее осуществлению он подошел со всем тщанием и недетской целеустремленностью, всегда отличавшей его в исполнении желаемого.
Он стал строго контролировать себя, старался сдерживать порывы сильных чувств и проявления, им сопутствующие. Более того, что бы исключить любые другие возможные аргументы против, Диант старательно пытался стать именно таким, каким его хотели видеть, едва не наизусть заучив все правила из скучных и крайне занудных брошюр, которые ему подсовывались воспитателем. Иногда, нормы поведения и этикета были даже удобны, приходя на помощь там, где сам мальчик обычно терялся.
Ему казалось, что отец стал больше расположен к нему, и действительно Ансгар был доволен, что сын больше не задает неудобных вопросов, а проявления его дара почти сошли на нет. Однако именно такой: тихий, исключительно послушный, аккуратный мальчик с потупленным взором и вежливой улыбкой, — порой вызывал необъяснимое раздражение, которое ему приходилось скрывать. Даже в разговоре Диант старался касаться только тем, которые указывались в нравоучительных книжках, и визиты превращались в пытку, похлеще любого дипломатического приема. Ансгар осыпал сына похвалами за прилежание, хотя временами уже мечтал увидеть живого ребенка, вместо такой куклы.