Давай сыграем… в любовь…
Шрифт:
— Да.
Они замолчали, затем Рудольф еще раз поклонился:
— Простите, мне пора, — и зашагал прочь. Амалия ошеломленно посмотрела ему вслед.
— Странно, — тихо заметила Мари, — Он так смотрел на вас, словно прощался.
После этих слов сердце оборвалось. Амалия понимала, что своим поведением она задела Рудольфа, но она все— таки рассчитывала на его снисхождение. Снисхождения не было, как не было и теплоты в его взгляде. Холодное бесстрастное лицо, как всегда, когда император уже принял решение и теперь ожидал лишь исполнение
— Пойдем обратно, — предложила Амалия. За ужином она все еще надеялась на то, что император зайдет к ней, но он так и не появился. Всю ночь девушка проворочалась, пытаясь понять, что же делать. Холодность Рудольфа задевала больше, чем любые слова. Под утро она все— таки заснула тяжелым сном, который оставил после себя горечь поражения.
Голова раскалывалась. Внезапно поняв, что так продолжаться больше не может, Амалия написала записку с просьбой о встрече. Ответ пришел не сразу.
Барон Фриш писал, что император очень занят, но непременно уделит внимание невесте, как только это будет возможно. Отчаяние сменилось гневом. Амалия вдруг заметила, что Мари вопросительно смотрит на нее.
— Неприятные известия? — спросила фрейлина.
— Нет. Просто… просто мне необходимо поговорить с императором! — она стремительно вышла, все еще сжимая в руке злополучный лист бумаги.
Слишком злая, чтобы вспоминать недавних знакомцев, Амалия холодно раскланялась с людьми, толпившимися у дверей приёмной, и, даже не постучав, вошла. Барон Фриш моментально вскочил, взглянул на письмо, все еще зажатое в руке, и опасливо покосился на двери кабинета.
— Можете не вставать, Эдмунд, — гордо бросила контесса, — по этому письму сразу видно, что Его Величество просто завалил вас работой!
Она швырнула лист бумаги на стол, распахнула дверь и замерла. В кабинете никого не было. Она обернулась к адъютанту:
— Где он?
— Его Величество вышел, у него был неприятный разговор с графиней Ольшанской. Полагаю, она отправляется в ссылку, — тот несмело приблизился к девушке, подал злополучное письмо, — Наверное, мне не стоит говорить, но он в парке.
— Спасибо, — уже не ошибаясь, она отодвинула нужную панель, спустилась по лестнице. Лакеев у дверей не было, и ей пришлось слегка повозиться, открывая тяжелую створку.
Позабыв о приличиях, девушка побежала по дорожке, надеясь, что густые кусты скроют ее от любопытных взглядов. Первый поворот она знала, но затем аллея упиралась в круглую клумбу, от которой, словно лучи, расходились еще три дорожки. Амалия с отчаянием посмотрела на них.
Понимая, что потом у нее не найдется смелости откровенно поговорить с женихом, Амалия решительно направилась по одной из них, она привела к огромному цветнику, который напоминал восточный ковер, раскинувшийся у беседки. Рудольфа там не было.
Пришлось вернуться. Уже не надеясь, Амалия побрела по второй, с каждым шагом чувствуя, как запал проходит, а на место гнева приходит гордость. Если император желает разорвать помолвку и отказаться от нее, она смирится, но пусть он скажет ей это лично, а не через адъютанта. Впрочем, она и сама может сказать Рудольфу, что уезжает, тем самым не ставя его в неудобное положение. Это показалось правильным.
Задумавшись, она и не заметила, как вышла к своему любимому дубу. Рудольф был там. Он сидел на скамейке, запрокинув голову, и лениво наблюдал за белоснежными облаками, видневшимися через темно— зеленую листву. Услышав хруст каменной крошки, которой были отсыпаны все аллеи, он даже не повернул голову.
— Амалия, — это прозвучало утвердительно.
— Да, это я, — она подошла ближе, и император вынужден был подняться, — Я не думала, что найду вас здесь.
— Это было любимое место дяди Франца. Когда он приходил сюда, никто не смел тревожить его.
— Я не знала.
— Пустое. Чем обязан? — он одернул мундир и слегка наклонил голову, не то приветствуя, не то прислушиваясь. Обязан… какое глупое слово. И чужое. Амалия почувствовала, как сердце разбивается на части.
— Вы мне ничем не обязаны, — девушка протянула ему письмо, — Я лишь пришла сказать вам, что не стоило утруждать Эдмунда.
— Вот как? — император бросил быстрый взгляд на протянутый ему лист бумаги, пробежался глазами по строчкам, — Да, я попросил его ответить, в тот момент Ольшанска билась в истерике у меня в кабинете. Я отправил её в имение и запретил покидать его пределы.
— А Лилиана? — выпалила девушка и вспыхнула. Император приподнял брови:
— Пусть делает, что хочет, — Его голос звучал устало.
Набравшись смелости, Амалия подняла голову. Лицо Рудольфа, как всегда, было слишком бесстрастно. На этот раз у нее получилось сделать так, чтобы голос не дрожал:
— Я лишь хотела сказать, что я… я уезжаю обратно в Норрик. И не пытайтесь меня задержать, поскольку это решение окончательное!
— Вы так решили? — задумчиво повторил он, — Могу я узнать причину?
— Нет.
— И почему?
«Потому что я люблю тебя, — пронеслось у нее в голове, — Люблю со всей страстью, на которую способна, и я не хочу слышать от тебя все то, что тебя заставят сказать твои министры.».
Но вслух лишь сказала:
— Ах, какая вам разница! Мы не подходим друг другу, Рудольф! Это… это было ясно с первой нашей встречи.
— По-моему, в моей гостиной мы прекрасно подходили друг другу, — напряженно заметил он. Амалия покраснела, прекрасно поняв, что он имел в виду.
— Это всего лишь… влечение… страсть… — слова, так грозно звучавшие в ее голове, давались ей с трудом.
— Даже так… — задумчиво произнес он и, прежде, чем Амалия смогла возразить, резко схватил её за талию, притянул к себе и буквально впился ее губы. Она дернулась, попыталась вырваться, но император крепко держал ее. Девушка изо всех сил уперлась ему в грудь руками. Рудольф даже не заметил этого.