Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
Замечаю, что пистолеты и дубинки полицейских уже в рукавах пиджаков новых их владельцев. Наступаю на полицейскую каску, она трещит, как спелый арбуз.
А ребята опять построились по трое и скандируют:
— До-лой Цер-ги-бе-ля! Рот Фронт! Рот Фронт! Рот Фронт!
И я тоже кричу: «Рот Фронт!», потому что стою во второй тройке и никто уже не вырвет меня оттуда.
«Полицейфлитер», круто развернувшись, медленно отползает вперед, как смертельно раненный носорог. Мы не обращаем на него внимания. Мы
Но уже кто-то из доброхотов, а может быть штатный шпик, запрятанный в стандартный пиджак, сообщил в полицейпрезидиум о происшедшем.
Опять предупреждающий крик Кати Нидеркирхнер.
Опять вой сирены и шарканье тормозов. Полиция!
Но только не юркий «полицейфлитер», а целый грузовик. Отвалилась боковая стенка, и шупо посыпались на мостовую. Человек двадцать — двадцать пять.
Наступают неторопливо, двумя тесными рядами. Вот теперь разгорится настоящее сражение. Теперь держись, ребята!
Свист, как пуля, пронзает воздух. И уже нет никакой колонны. Вокруг меня — пустота. Впереди только полицейские. Нет, еще и наш знаменосец. Невысокий паренек в белой рубашке. Он пытается сорвать полотнище с палки. Не успел! Здоровенный детина в синем мундире хватает его за грудь и бьет по голове дубинкой. Знаменосец даже не пытается закрыться руками, — ведь у него в руках знамя! Вот так могли бы избивать и Грету Вильде. Я забываю о своем железном слове. Делаю шаг вперед, еще один и бью в крутой, поддернутый вверх лакированным ремешком полицейский подбородок.
Падает как подрубленный. С двумя, конечно, труднее… Сильный тупой удар по плечу. Тяжелеет правая рука. Я бью левой — раз, раз — в лицо, и ухожу нырком от бешеного удара дубинки. Краем глаза вижу, что знаменосец уже исчез. Отступаю. Меня хватают за локоть. Обдает жаркое и мерзкое дыхание. Гнилые зубы! Вырываюсь, бью в эти гнилые зубы. Удар по голове. Звон в ушах. Прыгают зеленые и алые звездочки. Должно быть, мне крышка.
«Даниэль… Даниэль… Даниэль!» Это где-то наверху. А у меня под щекой холодный и мокрый камень. Кто-то встряхивает меня, как мешок. А я даже глаз не могу открыть…
И еще какие-то восклицания, топот ног, шмякающие звуки ударов. Теперь меня хватают под руки, подпихивают в спину, тащат, почти несут… Я вяло отбиваюсь. Кажется, что голова вздувается и, того гляди, лопнет. «Даниэль… Даниэль…» Полицейские не могут знать моего имени. Кто же тогда меня тащит?
Струя сильного свежего ветра. Резко запахло плесенью и асфальтом. Неимоверным усилием раздираю веки. Над головой темный свод тоннеля.
— Пустите! Что вам надо?
— Идем, идем… Всё в порядке.
Знакомый голос. Неужели?.. С трудом поворачиваю голову. Так и есть — Руди. Лицо его двоится, троится, но рука, обнимающая меня за плечи, твердая и такая ласковая…
— Как там все… ребята? Знамя?
— Всё хорошо. Идем. Можешь чуть быстрее?
— Кажется, могу.
И вот мы уже на какой-то узкой пустынной улице. Кроме Гуди с нами еще два парня.
— Уф, вытащили! — облегченно вздыхает Руди.
— Что у меня с головой?
— Здоровенная шишка. Можешь пощупать.
Щупаю. Справа, чуть повыше лба, выросла груша дюшес. А ладонь и пальцы левой руки в крови.
— Откуда кровь?
— Спроси шупо, которому ты расквасил морду. Ну и здоров же ты драться! — с явным восхищением восклицает Руди.
Оба незнакомых парня смотрят на меня влюбленными глазами. «Вот и пригодился бокс, а вы смеялись», — обращаюсь я мысленно к Хитарову и Вартаняну. Нет, бокс неплохая штука!
— В общем, уложил двоих, а третьему дал здоровенную зуботычину, — продолжает Руди. — И, молодец, — знамя отбил.
— Значит, всё-таки отбили?..
— Ясно! Доберемся до дома, отмоешься, сделаем тебе примочку. На ногах-то стоишь?
— Вполне. Только в голове гудит. А ребята все целы?
— Они забрали Курта, Эриха и Вольфа-младшего… когда мы отбивали тебя…
Всё понятно. А я-то, словно индюк, раздулся от гордости. Теперь стыдно Руди в глаза глядеть.
— И что с ними будет?
— Подержат в полиции… Могут намять бока. Неприятно, конечно, но это стойкие парни… Стоп! Тебе опять плохо, Даниэль?
— Нет, нет, но, понимаешь, из-за меня… черт! До чего же паршиво…
— Во-первых, не только из-за тебя. Отбивали знамя, — деликатно поправляет мое настроение Руди. — Во-вторых, сам подумай, арест Даниэля Дегрена — куда более скверная штука. Этого нельзя было допустить.
А я «допустил». Вот уж действительно глупость и мальчишество.
— Ладно. Но что ж теперь… Знаешь, только когда пойдешь в ЦК, не говори, что я… ну, словом, сцепился с полицейскими. Скажи, что у меня жар, простудился, что ли.
— Хорошо.
— Даешь слово?
— Железное комсомольское, — говорит Руди и хитро мне подмигивает.
Он настоящий друг, этот Руди «Киндербюро».
Сутки я с помощью Ани и фрау Шталь обхаживал чертову шишку, но она только разрасталась. Тогда я плюнул. Скажу, что приложился головой к дверному косяку. Вот и вся история.
Ну и отправился в Дом Карла Либкнехта. Товарищи заботливо осведомлялись, как я себя чувствую, не рано ли встал с постели и тому подобное, а на шишку никто и внимания не обратил. Молодец, Руди! Впрочем, никто — не совсем верно. Встретившись с Гретой, я заметил, что она уж больно внимательно меня разглядывает.
— Ты что так на меня смотришь? — поинтересовался я.
— Оцениваю твое украшение. К лицу оно или не к лицу… И, можешь представить, пришла к выводу, что к лицу!
Я довольно кисло ухмыльнулся: