Давай заново
Шрифт:
Задыхаюсь от неожиданности, зажмуриваясь с такой силой чтобы насильно выдавить из себя образ Вадима, закрыться, исчезнуть, лишь бы поскорее избавиться от тяжести тела, от ласк превратившихся в пытку. Заглушить презрение ко всей ситуации в целом, такой скользкой, назойливо склеившей ресницы, что и во век их не разлепить.
— Глаза открой, и смотри на меня. Я хочу чтобы ты всегда смотрела только на меня. Ясно?!
Подчиняюсь, с трудом раскрыв зажмуренные веки, встречаюсь с плотоядным оскалом предупреждающим меня, что сейчас не время чудить. Поэтому решаюсь расслабиться, поплыть по течению,
Я должна быть хорошей девочкой, чтобы всем было приятно.
С большим трудом сдерживаюсь, давлю в душе вой, попирая сволочную натуру Штриха. Не смею смотреть в захмелевшие глаза, наполненные истомой, спускаю взгляд к груди, на которой цветут чернильные розы, вытатуированные несколько лет назад. Бутоны словно колышутся в такт толчкам совершаемым Вадимом и для меня эти неживые цветы последние проводники к разуму, еле маячившему на горизонте.
Я цепляюсь за их красоту, наслаждаюсь работой мастера и абстрагируясь от ненужного секса. Вадим ускоряется, чтобы спустя секунду дернуться и обмякнуть. Грузно наваливаясь сверху и сбивчиво пыхтя куда-то в шею, прислоняется мокрым лбом к моей щеке.
— Не хочешь проблем, тогда ищи новую работу.
Бросает холодную фразу, как собаке кость и ждёт, когда та завиляет от радости или в порыве благодарности к хозяину. Но мне не хочется даже скулить, внутри всё мучительно жжёт. Нет… не там, куда он вколачивался, судорожно растягивая меня, сатанея от моего молчания, стремясь то ли наказать, то ли доказать что лучше его нет никого. Болит в груди, зудит под кожей между истертых от немых криков рёбер, в том месте где должно быть сердце, а не раздавленная жестокостью мышца, хлюпающая густой кровью. Плюющая ею, словно ядом, отравляющим весь организм брезгливостью: к себе, к слабоволию, к собственному поведению «тряпки», которой утёрлись для поднятия собственной самооценки.
Я соскальзываю со стола, вляпываясь ладонью в липкий сгусток семенной жидкости, размазанной по деревянной столешнице между моих ног. Вадим, как животное пометил «своё» обозначив триумф на чужой территории, а именно на рабочем столе Андрея, доказывая в первую очередь превосходство, право обладать мной безраздельно, непримиримость делиться. Ну и во вторую, что я должна понимать всю серьезность, и запомнить на будущее чья я женщина. Меченная сильным самцом, с внушительной зарубкой не только на теле, но и на душе.
Мерзко от самой себя, грязной, запятнанной чьим-то семенем. Я словно заполучила клеймо, знак качества, принадлежать тому, кто хочет меня лишь физически, не заморачиваясь на чувствах и желаниях.
Вытираюсь салфеткой отрытой из шкафчика стола, поправляю одежду, дрожащими руками приводя себя в порядок. Внешне естественно, ведь внутри всё разгромлено, истоптано и измазано грязью.
— Проси что хочешь, но с работы я не уволюсь, — наконец-то осмелела, вырывая из его лап последнюю радость.
— Ладно. Я пошутил, работай, мне не жалко. Я хороший игрок, и у меня на руках хорошие карты и ты знаешь о чём речь. Молчание всегда можно купить, — глухим шепотом хрипит на ухо. — Тебе известна эта непреложная истина. Однажды за молчание ты уже
Глава 14
Последующий месяц я нахожусь под бдительным присмотром Вадима, хоть это и безумно раздражает. Он как помешанный везде таскается за мной, отвозит и забирает с работы, не даёт и шага ступить без разрешения. Его воля — облачил бы в паранджу, приставив церберов обученных на нюх брать гормон прелюбодеяния, которым по его мнению я занимаюсь в свободное от работы время, а скорее всего и вместо неё.
А мне бы выть в коконе, где нахожусь не по своему усмотрению, страдая от нехватки общения, от скуки и спертого воздуха, отравленного едким всевластием Вадима, моего бессменного хозяина.
В редакции многие откровенно посмеиваются, а девичья половина коллектива томно вздыхает, придавая этой ситуации романтичный флёр, восхищаясь привязанностью любовника ко мне.
Но тотальный контроль обусловлен желанием Вадима сильнее прибрать меня к своим рукам, потуже натянуть поводок, чтобы перекрыть кислород и в воспалённом весенней погодкой мозге пресечь идеи побежать налево.
Радует одно, с Андреем виток дружеских отношений возвращается на былой уровень. Мы ладим, работа спорится и я перестаю замечать, как тонкая ниточка некогда связывающая перетирается о моё добровольное решение сохранить секрет, запятнавший меня много лет назад.
— В «Мёд» сегодня пойдем? Ну же, хочется морально отдохнуть, — продолжает уговаривать Андрей, подтолкнув меня в плечо.
— Я пас мальчики, — старательно прячу нервозность, с которой проклинаю своё вынужденное затворничество и желая хорошенько оторваться с друзьями.
— Почему? Сто лет уже вместе нигде не были. У тебя что семеро по лавкам?
— Нет, у неё в трусах GPRS маячок, — издевательски смеётся над собственной шуткой Славик. — Штрих весь клубешник разнесёт если обнаружит пропажу своей личной наложницы.
Андрей нервно прищуривается, продолжая наблюдать за моей реакцией на юмористический монолог товарища, а я поджимая губы молчу.
— Этот придурок сейчас серьезно говорит? У тебя комендантский час?
Вопрос актуальный, но не своевременный. На него совершенно не хочется отвечать, да и слов для разъяснений логичных не найти.
Как объяснить, что в неполные тридцать меня неволит мужчина не являющийся мне мужем? Да собственно никак. Да и некому. Что сейчас не ответь, эти двое расценят со своей колокольни. Им невдомёк чем может быть обусловлено моё подчинение, а выворачивать душу наизнанку не намерена, не при Славяне по крайней мере. По хорошему, Славика давно пора вычеркнуть из списка близких, потому как несёт каждый раз полнейший бред, а злит то, что в шутках его есть доля правды, если не стопроцентная истина.
— Вот, в какой подворотне ты собираешь все эти сплетни? — с виду непринужденно спрашиваю, еле слышно скрипя зубами, давясь желанием придушить местного балабола. — Ты штатный фотограф, а инфы знаешь больше всех. Тебе в журналисты пора податься.