Давите их, давите
Шрифт:
Я вышел на улицу, остановился на ступеньках. Наконец-то кончилась эта длинная ночь.
Совсем рассвело. Небо - чистое, ясное, синее. Нежный утренний ветерок окреп, стал трепать и сдергивать с дерев оставшиеся листья. Погнал их куда-то стайкой взъерошенных птах… Я проводил их взглядом, невольно вздохнул.
Яна безмятежно болтала с Прохором, покуривая, щурясь на низкое солнце, вытянув свои прекрасные длинные ноги в распахнутую дверцу машины. Прохор смотрел на нее петушком, одним глазом, пряча нос в поднятый воротник. Подозреваю, он был тайно влюблен
Я отдал ему пакет с харчишками, забрал из машины сумку, позаимствовал обнаруженную в бардачке карту области и, подумав, снял-таки с капитановои тачки оба номера, забрал и канистру.
– Пересадка, ребята, - и пошел к Коляхиной развалюхе.
– Где это вы такой драндулет раздобыли?
– Яна обошла машину, саркастически уперла руки в боки.
– Прошка угнал, - сокрушенно признался я.
– У своего соседа. Вместе водку пьянствовали, а машину таки спер. А еще писатель. Совесть нации.
– Смотрю, вы без меня повеселились, однако. А нос тебе кто свернул? Сосед?
– Блудный муж твой, - буркнул Прохор, забираясь на заднее сиденье.
– Мент позорный.
– Поганый, - со знанием дела поправила его Яна и спохватилась: - Э! Э! Ты куда вперся? Садись впереди, я там не сяду: Серый начнет за коленки хватать…
Вот еще за что люблю Яну - в любой обстановке и ситуации она чувствует себя абсолютно комфортно. Как дома после работы в теплой ванне. И умеет добрым словом поддержать товарищей.
– Куда теперь, гонимые ветром?
– Яна удобно устроилась (по мне, так она даже на колючем заборе могла удобно устроиться), подложила под локоть сумку, повертелась, бесцеремонно спихнула на пол Прошкины бумаги, развалилась, замурлыкала.
– Сейчас посмотрим, - я разложил на баранке карту.
Она дрянненькая оказалась, но на нее были нанесены от руки все посты ГАИ, очень кстати, стало быть. Ведь для нас самое невинное внимание инспектора - катастрофа. Опять кабаньими тропами пробираться. По родной-то земле.
– Слушай, Проша, ты ведь всех областных фермеров по пальцам знаешь. Давай-ка рванем к которому из них. Какой получше. Спрячемся сколько-нибудь. Отсидимся, а потом и решать будем, где нам дальше жить: в Париже либо в Лефортовской слободе, а?
Прохор послушно побегал глазами по карте, ткнул пальцем. Самого лучшего выбрал.
– Вот. Мишка Бирюков. Я недавно у него гостил.
– Помолчал.
– Жив-здоров был.
И странно прозвучала эта фраза. Так естественно и так дико. Напомнила нам то, что и напоминать-то не след. И так помнили. Каждой натянутой внутри жилкой. Не зря ведь Яна резвится.
– Примет он нас, как думаешь?
– Особливо если к вечеру приедем.
– Это как же?
– Ну какой русский мужик гостя или путника из дому в ночь погонит? Тем более я с ним пьянствовал однова.
«Однова»! Не слабо. Прохор, он умный. И не такие слова применяет. Даже знает разницу между «ейный», «евойный» и «евонный». Не то что Серый.
– Фактор, стало быть, убедительный, - согласился я.
– Однова!
– И решающий, - мурлыкнула Яна.
– Поехали скорей. Молочка парного попьем, самогонки нажремся, в сене поваляемся… Да, Серый?
– Голос ее лукаво дрогнул.
Меня этот вариант и без самогонки устраивал, хотя тоже вещь хорошая. Да под сало, огурчики-грибочки, ржаной хлеб духовитый. А на терраске - самовар-пыхтун под керосиновой лампой, в кругу друзей и ночных бабочек…
Опомнись, Серый, неужто тебе и впрямь мозги вышибли? При чем здесь вообще-то ночные бабочки?
Главное дело в том, что ферма Бирюкова в той еще глуши пряталась. Кругом нее елки толпою стоят, густые лапы во все стороны тянут, чужого не пустят. Да и дорога туда - мало сказать, непроезжая. К тому же мы сейчас в северной стороне, а ферма - на сто восемьдесят градусов к югу от нашей дислокации. Хорошо получится: одна машинка здесь брошена, другая - вон аж где - загадка для ментов.
– Смотри-ка, здесь же и логовище капитана Ломтева, почти рядом. Навестим коллегу? В крайности - деньжат у него займем. Не откажет.
– Мы и так ему кругом должны: машину, опять же пистолет, корочки…
– Вот и сочтемся. Он рад будет.
Едем, стало быть. По самогонку. Парное молоко с ночными бабочками. По капитанову душу…
Движение на шоссе уже оформилось, поток собрался, есть надежда затеряться в нем. Хотя путь предстоит неблизкий. И чем дальше, тем опаснее. А ну как Колька-слесарь про свою тару вспомнит?
И другое дело - от долгого неподвижного сидения проснулась боль в битом теле, снова заныла голова. А ехать нам верст четыреста, никак не меньше. Теми дорогами, что мы выбираем, это часов двенадцать минимум. Ладно, в крайности Яну за руль посажу. Но уж никак не Прошку, этот куда-нибудь в Бурунди завезет, не иначе.
Мы свернули с трассы. Я достал из бардачка карту, бросил ее Прохору на колени:
– Поглядывай время от времени, не заблудиться бы.
– Нашел, кому доверить, - возмутилась Яна и выхватила у него карту, развернула.
– Вот, смотри, - она перегнулась ко мне, сунула карту под нос, закрыв ветровое стекло, - вот смотри, сейчас будет кружочек, это ПГТ Ляхово, а за ним елочки у реки. Там сворачивай, будем завтракать, очень кушать хочется, - застенчиво так, стыдливо. Будто невинная еще девушка свет погасить попросила.
– Убери карту, - вовремя рявкнул я и ушел со встречной полосы, едва разминувшись с шарахнувшимся от нас лесовозом.
– Я вас сейчас обоих высажу. В елочках, стало быть.
– Прошка об этом только и мечтает, - выдала Яна.
– Возьмешь меня, Проша, замуж, если Серый бросит, а? Я стра-а-стная - жуть!
Она обхватила Прошку за шею, пепельные волосы хлынули ему на грудь. Бедный, Прохор!
– завертелся, покраснел, схватился за ручку дверцы.
– Вот-вот, он уже готов, прямо сейчас! Ну, Прохор, не ожидала от тебя! Какой же ты ему друг? Ты не лучше капитана Ломтева. Сексуальный бандит, однова!