Давно закончилась осада…
Шрифт:
— Или щит вещего Олега, — невинным голосом подсказала Саша.
Ох, Сашка! Смирная-смирная, а порой будто шило в языке.
— А щит-то здесь откуда? — удивился отец Андрей.
— С ворот. Вот он, — Саша стрельнула в Колю глазом из-за кружки, — говорит, что Олег его где-то здесь приколотил, когда Херсонес назывался Цареградом.
— Голубчики мои… — отец Андрей зашелся дребезжащим смехом. — Да ведь Цареград-то был вовсе не здесь. Так звали на Руси стольный город византийский, Константинополь. Его и взял однажды Олег.
«О-о-о… — Будь кружка чуть побольше, Коля засунул бы в нее голову. Чтобы скрыться от стыда и остудить заполыхавшие щеки. — Вот балда дубовая! И что на меня нашло?»
В таких случаях лучше сразу раскаяться до конца.
— Ох, да знаю я! Знаю про Константинополь! Просто у меня в мозгах… будто что-то одно за другое зацепилось. Наверно, от полынного запаха… И потому что два знаменитых города. С одним Олег воевал, с другим Владимир… — Коля даже стукнул лбом о стол.
— Ну, не кручинься так, — отец Андрей дотянулся, потрепал его по воротнику. — С кем не бывает? От твоей ошибки никому беды нет…
— Кроме его самого, — вздохнула Саша. — Зря только руку ободрал… Отец Андрей, скажите ему, чтобы не скакал как дурная коза, а то сломит шею. Там проход рядом, а он через стену прыг!..
— Я как надо «прыг»! — обрадованно перескочил Коля на другой разговор. — Кто знал, что там гусеница?
— Неужто испугался букашки? — усмехнулся отец Андрей.
— Что вы, он не испугался, он давить не хотел. Красивая, говорит!
— Конечно, красивая! А ты свое: «Ой, страх…»
— Значит, жалеешь всякую Божью тварь, — покивал отец Андрей.
— Он жалеет. Нынче краба отпустил. Иные мальчишки, как поймают краба, хряп его о камни, так что брызги! А он его в воду как в люльку…
— Всё про меня изложила? Или еще будешь? — сурово спросил Коля.
Саша виновато сморщила нос.
— Больше не буду… Я же не худое…
Молока выпили по две кружки, даже в животе забулькало. Пора было двигаться дальше.
Отец Андрей помахал им с порога, а когда они отошли шагов на десять, закашлялся опять, прижал к груди руки. Коля остановился. Подумал чуть-чуть.
— Саша, подожди… — и бегом вернулся к порогу.
— Отец Андрей, у вас ведь простуда. Кажется, изрядная. Давайте я сведу вас к знакомому доктору. Или приду с ним сюда, он не откажется.
Отец Андрей улыбнулся, часто дыша после кашля:
— Добрая ты душа, Коля, спаси тебя Христос… А болезни я не страшусь, на все воля Божья.
— Но… вы же говорили, что люди решают сами. Значит надо к доктору.
— У нас в монастыре есть лекарь. Он обещал мне сделать овчинные припарки с медом. Говорит, всю хворь разом снимет. Ступай с Богом, за меня не тревожься. Будет случай, заходи с Сашенькой. И друга приводи…
Синие тени
Скоро приземистое каменное жилище осталось за взгорком. А вокруг опять был солнечный, пахнущий
Ноги у Коли шагали без всякой усталости, несмотря на увесистые башмаки. Коля не знал, была ли его беседа с отцом Андреем настоящей исповедью, но на душе и в теле звенела легкость, как, наверно, у жаворонка. Если разбежаться как следует, можно, пожалуй, и взлететь. Только трава мешает разбегу…
А локоть, кстати, совсем уже не болел.
Скоро, однако стала ощущаться досадная помеха. Квас и молоко, скопившиеся в животе, давали о себе знать. Хорошо хоть, что эта смесь не забурлила в кишках, а только тяжелела с каждой минутой.
— Саш, гляди, вон за тот камень коршун сел. Может, там гнездо! Надо посмотреть.
— Опять придумываешь! То щит, то коршун… Не пойду я, иди один, если хочешь… — Кажется, она все поняла.
— Я мигом! — И помчался. Потому что, если не мигом, то… ой-ёй-ёй!
Через минуту он вышел из-за камня с новой легкостью в теле. И с трофеем в руке. А Саши не было… Впрочем, почти сразу она появилась из-за дальнего обломка скалы. Застеснялась, крикнула чересчур бодро:
— Ну, нашел гнездо?
— Нет! Зато вот что нашел!
Это был треугольный, изъеденный ржавчиной кусок железа. При желании его можно было принять за наконечник скифского копья. Коля так и объяснил. Саша не спорила. Пусть будет наконечник, жалко ей, что ли…
Поднялись на плоский холм у моря.
Море было темно-синим, с зеленью и белой кромкой пены под обрывами. Стригли воздух и покрикивали чайки. Облаков почти не было — так, два-три комка пуха. Слабый ветер колыхал Колин воротник. Коля огляделся. Ого, сколько они прошли! Недостроенный собор казался отсюда совсем маленьким. Город на береговых ярусах Большой бухты был виден почти целиком. Белый, стройный, будто вовсе не разрушенный. Низкий форт на Константиновском мысу был врезан в море желтой решительной чертой. Наверно, он все еще ждал вражеские корабли…
Саша потянула Колин рукав.
— Идем. Девичья бухта уже рядом.
Бухта была крошечная, тесная, по форме похожая на изогнутый мизинец. Со спокойной темно-зеленой водой, в которой угадывались размытые пятна медуз. Воду обступали слоистые желтые обрывы. Они были почти такие же, как везде, только из пластов известняка всюду торчали козырьками белые плоские камни. Словно в давние времена создания мира кто-то замешал в слоеный пирог сплющенные ядра орехов. Внизу между обрывами и водой лежала узкая белая полоса пляжа. Сразу видно — не галечного, а из чистого песка, что в здешних местах было редкостью.