Давно закончилась осада…

Крапивин Владислав Петрович

— Да знаю я… А чего же до сих пор не достроили, если сам царь…

Саша вздохнула с житейским пониманием:

— Работа большая, а людей и денег мало… А внутри того собора знаешь что?

— Что?

— Стенки от храма, где крестился князь Владимир. Ну, тот, что Ясно Солнышко. От него пошла по Руси православная вера…

— Чего-о?

Коля читал, конечно, что киевский князь Владимир взял когда-то Корсунь (так в ту пору звали Херсонес), а после помирился с византийцами и крестился у них. А потом крестил все свое княжество. Но неужели здесь, в получасе ходьбы от Колиного дома?.. Да, Коля слышал, что собор закладывал

сам император, но думал, что это в память об осаде, а про княжье крещение не слыхал.

— Не может такого быть, — сказал он уверенно.

— А вот и может! Нам отец Кирилл рассказывал… А иначе зачем бы такой громадный собор строили на этом месте? Недаром называется «Владимирский», так же, как в городе…

Собор, даже недостроенный, в самом деле был громаден. Издали не казался очень большим, но сейчас, когда шли к нему, он словно двигался навстречу и вырастал на глазах. Не было еще башни и купола, но светлые треугольные фронтоны с рельефными крестами возносились в синее поднебесье. Темнели ряды оконных арок. Храм казался постройкой античной древности.

Эта громадность и торжественность желтого от солнца строения быстро убедила Колю в правдивости Сашиного рассказа.

— А ты видела остатки того храма? Там, внутри…

— Два раза… Хочешь посмотреть?

— Еще бы! А нас пустят?

— Да там обычно нет никого.

Но на сей раз у храма были люди. Два господина с усиками, в сюртуках иностранного покроя, и две дамы в пестрых платьях, с кружевными зонтиками и лорнетами. Одна молоденькая и симпатичная, другая вроде сухопарой гувернантки, каких Коля немало видел в Петербурге. Он наметанным взглядом сразу определил — туристы. Скорей всего заграничные. В трех шагах от туристов почтительно топтался старый дядька в мятой матросской фуражке — ясное дело, сторож. К нему-то и шагнула Саша, сказала безбоязненно и звонко:

— Дяденька, можно зайти в храм? Мальчик недавно приехал, хочет посмотреть.

Пока «дяденька» соображал и скреб затылок под сдвинутой на лоб бескозыркой, девушка весело спросила по-французски:

— О чем просят эти дети?

— Хотят побывать там, где только что были мы, мадемуазель, — учтиво сообщил один из господ.

«Гувернантка» подняла лорнет.

— О! Я вижу, юные аборигены здесь не лишены стихийного религиозного чувства…

«Ах ты карга парижская!..»

Тщательно следя за выговором, Коля учтиво произнес:

— Мадам! Стихийность религиозных чувств свойственна дикарям с островов, открытых капитанами ла Перузом и де Бугенвилем. А здесь, Россия, мадам.

— О! — пожилая дама уронила лорнет. Два господина столкнулись твердыми соломенными шляпами, поднимая его. Девушка обрадовано засмеялась:

— Какой очаровательный гамен!

— Вы так находите, мадемуазель? — язвительно сказал Коля.

— Не обижайтесь, пожалуйста! Гамен — это…

— Не трудитесь, мадемуазель. Роман месье Юго «Les miserables» известен не только на берегах Сены.

Последовала немая сцена, вроде той, которой заключил свою знаменитую комедию любимый Колей писатель Гоголь. С удовольствием отметив это, Коля обернулся к сторожу:

— А правда, можно побывать внутри?

— Пожалуйте… паныч… — Да, мальчишка был помятый и взлохмаченный, однако же явно не из простых. Вон как отбрил непонятными словами французиков.

В окруженном высоченными стенами пространстве стоял странный,

сказочный свет. Потолка еще не было, его заменяло высокое густо-синее небо, в котором висело лишь одно полупрозрачное облако. Время от времени высоту косо рассекали чайки. С южной стороны били в оконные арки широкие лучи. Их ярко-желтый свет растворялся в синеве воздуха, придавая ему зеленоватый таинственный оттенок.

Между стенами слышался тихий гул и шелест. Это было эхо легкого прибоя, что шуршал галечником внизу под обрывами. Коля мигом забыл о французах. Душа у него притихла. Саша взяла его за руку очень теплыми пальцами и повела на середину.

— Вот…

Серые бугристые стенки — высотою по пояс — очерчивали контур древнего византийского храма — совсем небольшого по сравнению с нынешним. Кое-где были заметны цоколи колонн. В дальнем краю стенки выгнулись дугой, отмечая алтарное закругление. А в центре площадки были косо навалены известняковые плиты. Видимо, для строительства.

— Говорят, там под ними купель, — шепнула Саша. И перекрестилась. Коля тоже перекрестился. Показалось на миг, что у дальних стен возникли в зеленоватом воздухе древние священники в золоченых одеждах и усатые воины в кольчугах, со снятыми острыми шлемами в руках… Он зажмурился, постоял так и коснулся ладонью верха каменной стенки. Камень был сухим и прохладным. А воздух все шелестел и шелестел отзвуками моря

Саша опять взяла его за руку.

— Идем?

Теперь они пошли не к большому входу, а к узкому проему в боковой стене. Здесь был высокий, по колено, порог. В Коле вновь проснулся прежний петербургский мальчик (тот, что вспомнился недавно при разговоре с французами). Он вспрыгнул и отработанным жестом протянул руку Саше. И она — ну, в точности как Оленька! — легко и ловко приняла его помощь. Наверно в каждой девочке, независимо от звания-воспитания, прячется принцесса.

Они спрыгнули в колючую траву, глянули друг на друга и рассмеялись.

— Ты о чем это так ловко говорил с теми приезжими?

— А… больно много о себе думают. Будто их Франция пуп Земли, а мы дикари. Ну, я им напомнил одну книжку, чтобы носы не задирали…

— Какую книжку?

— «Всеми гонимые»… Да я же тебе рассказывал о ней. Про Козетту… А еще там есть Гаврош, мальчишка такой. Он во время, боя, под выстрелами, собирал пули для ружей. Ну, как здешние ребята во время осады…

— Значит, он против наших воевал?

— Нет, это еще раньше было… А та девица вдруг сказала, что я похож на него.

Саша скользнула по нему глазами:

— Такой же смелый?

— Нет, наверно, такой же… языкастый… — И засмеялся опять.

А Саша спросила без улыбки:

— А он уцелел там, под пулями?

Коля вдруг ясно ощутил ее тревогу. И хотел сперва соврать: да, уцелел. Или можно было сказать: «Не знаю, не дочитал». Он ведь и правда читал роман лишь урывками. Трудно все же одолеть такой пухлый том по-французски. Татьяна Фаддеевна выписала эту книгу через симферопольский магазин, у которого были связи с Францией, и сказала, что русского перевода еще, видимо, нет. То, что Коля не прочитал, она пересказывала ему по вечерам, полагая, что столь увлекательная и нравоучительная книга будет весьма полезна для мальчика. И могло случиться, что Коля и вправду не знал бы еще судьбы Гавроша. Но сейчас врать было невозможно. После того, как только что побывал в святом месте…