Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер
Шрифт:
– Майор Комарьков. Собирайтесь, госпожа Мурзюкова, вы задержаны, – добавил он.
В комнате стало тихо, потому что я перестала дышать, но долго без воздуха не выдержала и, кося одним глазом в раскрытое удостоверение, дрожащим голосом спросила:
– Я арестована? Так, да? Не понимаю, я ведь ничего не знаю и уже все сказала участковому Березовому. – Тут я набрала воздуху в легкие и завопила, наивно надеясь, что майор Комарьков испугается и убежит: – И уберите палец с фотографии, а то мне не видно вашей физиономии на ней.
Майор поднес удостоверение к моему носу, и тут я наконец разглядела, что личность на снимке такая
Вот, бывает, видишь человека, и все импонирует в нем: взгляд, смешная фигура, шепелявит еще так хорошо. Ты пока ничего не знаешь о нем, но начинаешь исподтишка любоваться, а бывает, видишь вот такого, как майор Комарьков...
– Не арестованы, а задержаны, – ворчливо уточнил Комарьков. – Собирайтесь.
– Но я ничего не знаю, – повторила я, держась за стул, – кроме того, что они ушли утром восемь суток назад вполне живые, взяли саквояж, нарядились и ни на какую речку не собирались! Они шли на кладбище...
Взгляд майора мне не понравился, по-моему, он считал, что я нагло вру. Я подумала с минуту и сказала третье, что пришло мне в голову:
– Без адвоката я не скажу больше ни слова, хоть режьте тупым ножом!
На что следователь потер ладошки и сказал:
– Вот оно, гнильцо-то, вылезло, да на вас печатей негде ставить... Будет вам в ИВС [1] адвокат, не печальтесь!
1
ИВС – изолятор временного содержания.
И через три часа сдав свои сумку, бюстгальтер и босоножки на шпильках похожей на слониху охраннице ГУИН [2] , я стояла в коридоре перед дверью камеры изолятора временного содержания.
– Попалась, Светка, – всхлипнула я, покосившись на конвоиршу, которая меня сопровождала.
Однажды происходит то, чего, казалось, никогда не произойдет... Так вот, мой первый в жизни допрос закончился всего полчаса назад...
Меня допрашивали два следователя – уже знакомый мне майор Комарьков и второй, капитан Восьмухин. Оба сердитых мужских лица слились в одно уже через несколько минут. Адвокат Кривцов – благообразный старик с синими выцветшими глазами – звучным баритоном предупредил меня о том, что я имею право не давать никаких показаний против себя, и замолчал, с интересом наблюдая за происходящим.
2
ГУИН – Главное управление исполнения наказаний.
Особенно усердствовал майор Комарьков.
– С кем и на кого ты работала? – повторял он с точностью пулемета через каждые пять минут. – На кавказскую мафию или международную? От кого и когда ты узнала, что бывшие балерины получат наследство в самом скором времени? Как ты втерлась к ним в доверие, ведь, похоже, ты им седьмая вода на киселе, раз тебя никто не видел у них раньше...
Следователь же Восьмухин лицом и статью был похож на грушу из компота, но мне было совсем не до смеха от его реплик.
– К ним охрану надо было ставить, ведь по Москве собирали бутылки долларовые миллионерши! – говорил он, время
– Какую охрану? – делано возмутилась я. – Да на них никто внимания не обращал...
Капитан Восьмухин доброжелательно кивнул:
– Продолжай...
– Сейчас я все объясню, ведь мне скрывать абсолютно нечего, сами увидите, – воодушевилась я. – Если хотите знать, я попала к ним по рекомендации их знакомой... Это тоже весьма пьющая дама, и зовут ее Леля, а фамилия Залуцкая, и она когда-то работала с ними в одном театре. – Тут я перевела дух, взглянув на оторопевшего адвоката. – Да, действительно, я никакая не племянница Хвалынских, у меня просто сгорела квартира, ее поджег один юный болван, пока я была в рейсе, и мои показания просто проще пареной репы проверить, вы позвоните в Дракино следователю Палладию Митрофановичу Дудкину, и он вам их подтвердит, вот увидите!
– А вот скажи-ка нам, портмоне душеприказчика Борщука, в нем одних кредиток на полмиллиона, как оно попало к тебе? – быстро спросил майор Комарьков. – Кстати, Борщук утверждает, что ты ему представилась племянницей сестер Хвалынских... И что ты скажешь на это?
Я едва успевала отвечать, путаясь в ответах, и тут меня снова спросили:
– Так кто же помог тебе утопить старух? Мафия? И кто будет следующая жертва – Жюстин Погремушкина или Петр Чернов?
И вот тут я впала в ступор:
– Какая мафия, позвольте? В мафию так просто не берут... Ну, как я могла утопить двух бабок, если я и с одной не справлюсь?
Следователи переглянулись.
– Итак, ты работала проводницей? – в который раз спросил меня Комарьков.
Я кивнула.
– Потом у тебя сгорела квартира?
Я снова кивнула, устав отвечать.
– Тебя кто-нибудь шантажировал? Обещал уничтожить семью?
Они сначала сожгли твою квартиру, чтобы ты начала работать на них? Кто они, рассказывай. Чистосердечное признание обязательно зачтется в суде. – Майор Комарьков наклонился и приблизил свои бесцветные глаза к моему носу. – Так какая мафия – кавказская или международная? Фамилии, адреса, явки, сколько тебе платили и какие еще задания ты получала от них?
Тут я перестала кивать, окончательно уразумев, что главная подозреваемая все-таки я – собственной персоной...
– Организацией покушения на Хвалынских занимались профессионалы, знакомые с методами оперативно-розыскной работы, – снова, как пономарь, пробубнил майор Комарьков, видимо, чтобы до меня дошло наконец, что органы следствия знают о моих связях с мафией абсолютно все.
– А я уверена, что это набежавшие родственники имеют отношение к исчезновению сестер, – высказала я свое мнение в самом конце перекрестного допроса, но мою реплику почему-то пропустили мимо ушей, а ведь мне было что сказать.
– Пусть твои ожидания будут скромными, – закрывая за мной дверь в камеру ИВС, равнодушно буркнула сутулая конвоирша с несвежим дыханием.
Дайте две!
Несвежее дыхание конвоирши ИВС показалось нежной «Шанелью № 5» в сравнении с вонью камеры. Да еще на меня смотрело шесть глаз из темноты.
«Значит, в камере... три бабы или... шесть, и все они – одноглазые!» – быстро сориентировалась я. Мне еще в четвертом классе учительница по геометрии говорила, когда я не могла решить простенькую теорему: «Света, запомни, у тебя аналитический ум – далеко пойдешь...»