Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер

Борминская Светлана Михайловна

– Снабжала наркотиками школьников? – мадам Ингрид совсем недолго смотрела в затылок Сороконожкиной и быстро отошла к окну. – Ладно, значит, не будешь звонить? – И Магиня, кивнув, растворилась в воздухе.

Мама дорогая...

До побудки оставалась еще пара минут, когда я проснулась... Вжимаясь спиной в торчащие пружины койки, я тщилась забыть, как волочила к реке труп какой-то неподъемной старухи.

«Почему они мне снятся, мама дорогая?» – все утро думала я, забыв про успокоительную мантру,

которую повторяла уже неделю после ареста: «Каждая секунда моей жизни – это дар, даже в камере».

В десять утра меня посадили в обычные милицейские «Жигули», надев наручники. Следователь Восьмухин уселся на заднем сиденье рядом со мной, адвокат Кривцов рядом с водителем. На мои тихие стенания, пока мы ехали, никто внимания не обращал, но в пробке на перекрестке Восьмухин внезапно осмотрел меня пытливым взглядом энтомолога и спросил:

– У вас природный дар или вы учились на ведьму?

– На какую еще ведьму? – Я вовремя прикусила язык, едва не проговорившись, что работала обычной самозваной гадалкой и ведуньей. Однако на всякий случай соврала:

– Природный дар от двоюродной тети Агриппины...

– Очаровательно, – воодушевился Восьмухин, повернувшись ко мне всем корпусом. – Нет, а вы не врете про тетю. Не верю я гадалкам, – хмыкнул он, – хотя... А вот погадайте-ка мне по руке, допустим. – И протянул мне свою красную руку, поросшую рыжими волосами. – Что там у меня будет?

– То есть вы не верите, но хотите погадать, я правильно поняла? – уточнила я.

Восьмухин быстро убрал руку.

– Не умеете, – буркнул он.

– Как не умею? – напустила я туману. – Хотя, поверьте, тут дело совсем не в умении.

– То есть как? – Восьмухин насмешливо разглядывал меня.

– Значения карт может выучить каждый, хотя, знаете ли, – я вдруг вспомнила, как, не задумываясь, нагадала сестрам Хвалынским миллион долларов на кухне, – иной раз карты не врут, независимо от дара провиденья гадалки... Даже если гадалка не блещет им, карты могут сказать правду. Я-то от нужды решила поработать, после того как у меня квартиру сожгли со всеми вещами. Думала, что постепенно, монетка к монетке, скоплю денег на какую-нибудь халупу, – совсем чуть-чуть утрировала я, – или выйду замуж за какого-нибудь доброго мужчину, как вы, к примеру, Михаил Вячеславович.

Восьмухин смерил меня снисходительным взглядом очень ангажированного мужчины и отвернулся, а я во второй раз прикусила язык, потому что машина резко свернула, и меня швырнуло прямо на следователя.

– Вам худеть надо, уважаемая, – громко пристыдил меня следователь, усаживая на место. – Приехали.

– Да, надо, – сразу согласилась я, – а то в СИЗО всегда добавки прошу. Не наедаюсь, Михаил Вячеславович.

Тихий переулок со шлагбаумом на въезде.

– По закону без вашего согласия никто не может заставить вас пройти процедуру тестирования на полиграфе, вы еще можете передумать, – предупредил меня адвокат Кривцов, когда мы входили в одну из дверей соседнего с прокуратурой здания.

В кабинете полиграфолога я, не раздумывая

ни секунды, подписала заявление, в котором согласилась пройти тестирование. Мне сразу же дали заполнить десять листов анкеты с вопросами: есть ли у меня связи с криминальными структурами, злоупотребляю ли алкоголем, хожу ли в казино, имеются ли у меня долги, дети и муж и т. д. Именно так, дети шли сразу после долгов, что, согласитесь, оптимизма не внушало.

– Как много хаоса, – тихо ворчала я, стремительно ставя крестики против положительных ответов. – Спасибо, хоть про менструацию не спросили.

Я совсем не боялась в те минуты проверки на детекторе, надеясь после оной на быстрое освобождение из следственного изолятора. Но сам тест длился почти три часа, и нельзя было шевелиться, и даже шмыгать носом или чихать, сразу после того, как мне обернули пальцы маленькими манжетами и пришпилили на грудь миниатюрный микрофон.

– Вас зовут Элеонора? Вчера был вторник? Сейчас июнь? – засыпал меня вопросами седой полиграфолог, которого я поначалу приняла за врача. – Отвечайте только «да» или «нет»! Вы боялись в детстве лягушек? Вы занимались проституцией? Вы спали с несколькими мужчинами одновременно? Вы любили отца? Вы воровали деньги? Вы убили сестер Хвалынских? Вы душили их перед тем, как утопить? Вы рассказывали кому-нибудь о сестрах Хвалынских? У вас есть сын? Вы пили коктейль «Маргарита»?

Через полчаса я уже сидела вся мокрая, с меня сошло не семь, а семьдесят семь потов, но я была горда и удовлетворена, потому что на все вопросы ответила самым честнейшим образом: лягушек не боялась, проституцией ни-ни, сразу с несколькими мужчинами сексом не занималась, квартирных хозяек не убивала... и в том же духе!

– Первый раз тестировал ведьму, – снимая датчики, пробурчал запаренный не меньше меня полиграфолог.

И тут я поняла, что с полиграфом, то есть детектором лжи, что-то не так...

– Я вообще-то не ведьма, – устало заметила я. – Ведьма какая-то, а еще ученый человек... Не знаете разве, что ведьм не бывает?

Полиграфолог смерил меня взглядом, кивнул и отвернулся, не желая со мной говорить.

– Она думала, все будет шито-крыто? – пробормотал он.

Восьмухин пожал плечами и зевнул.

– Вероятно, Олег Пантелеймоныч. А разве по ней не видно? Печатей некуда ставить.

– Результат теста будет готов во второй половине дня в среду. – Полиграфолог убрал датчики в ящик стола, включил перезагрузку ноутбука и больше не удостоил меня ни одним взглядом.

«Чего же мне ожидать?» – засыпая под утро, думала я, навсегда разочаровавшись в полиграфологах.

Очные ставки

Утром следующего дня, пока я глотала на завтрак теплый геркулес в компании трех сокамерниц, неожиданно для себя я пережила некое страннейшее удовольствие от пусть минимальной, но защищенности: «Крыша есть, тепло, кормят, и работать не надо, – доедая кашу, изумленно констатировала я. – Оказывается, и в тюрьме жить можно!»