Дай руку, капитан!
Шрифт:
Каждый из нас вынес из своих лет не легкую беззаботность, а горечь утрат в семье, понятие о тяжелом труде. В какой-то мере дети в силу возраста были ограждены от переживаний. Лишь иногда что-то роковое из слов родителей доходило до нашего сознания: кто-то погиб в бою, умер в госпитале от ран, а то и вовсе пропал без вести. Может быть, мы недоедали, может, не так хорошо одевались, может, нам не хватало игрушек, но все это было в порядке вещей.
В который уже раз я сожалел, что не мог родиться раньше, чем мои старшие братья Владимир и Леонид! А все потому, что слишком плохо умел читать. С дружком моим Володей
Я помню письмо, сложенное из серой бумаги в треугольник, аж из самого немецкого города Берлина. Старшие братья никак меня к нему не допускали. Только они и мать с отцом лучше моего знали, что в нем написано химическим карандашом.
– Чудак-человек! – говорила матушка, вытирая руки от муки рябым полотенцем после того, как заканчивала месить тесто. – Хорошо, что после войны родился, голод и холод тебе не достались, как Володе и Лёне. Им и крапива, и лебеда, и ракушки-перловицы из речушки Тишанки шли на еду, отчего животы раздувались, а то случались и запоры.
– Об этом ничего не слышал. Но лучше расскажи про письмо дяди Труши.
– Сначала немного о нем, – вздохнула матушка. – Дядя Труша, или Трофим Иванович Агапов, родился в станице Нехаевской. Рослый, крепкий. Хорошо на коне скакал. На войну пошел, приписав себе один год возраста. От развалин Сталинграда прошел до развалин Берлина, за боевые заслуги был награжден орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».
– А что в письме-то?
– В нем он обращался к нам – родителям и особенно к вам – племянникам:
Дорогие мои орлы, Володя и Лёня! Вот она, радость Победы! Только что отсалютовали из автоматов в немецкое небо, черное от копоти и дыма. А все же свернули мы фашистам головы. Нет больше Гитлера. Скоро приеду домой. Увидимся и обнимемся. А вам, дорогие мои орлы, я привезу два трофейных аккордеона. Вот научитесь играть на них, сколько хороших песен споем, ведь это мы – советские солдаты, для всего мира завоевали мир.
Это письмо матушка знала почти наизусть – дорогое, радостное письмо. Но потом замолчала. Ее улыбчивое лицо омрачалось раздумьем, пока я не потеребил ее за передник.
– А как узнали, что он погиб?
– Знаешь, сынок, боевые друзья обменялись домашними адресами, чтобы в случае гибели кого из них навестить их родственников. Ну, а о его последнем письме ты теперь знаешь.
Однажды в наш дом зашел фронтовик в выгоревшей от солнца гимнастерке, но зато с серебряными медалями. Он оказался шофером, единственным после трагедии оставшимся в живых человеком. Машина-полуторка отъехала на восток 100 километров и на одном из поворотов случайно наскочила задним колесом на мину. Взрыв. Полуторку разорвало на куски. Убитых и раненых раскидало из кузова по сторонам, а сам шофер вылетел при взрыве на дорогу через лобовое стекло кабины и остался жив.
– Мам, а он сказал, где могила дяди Труши?
– Где-то в Германии. Больше ничего сказать не смог. Ведь его
…Годы, годы, годы. Иногда человеку кажется, что проносятся они, как вдох и выдох. Двадцать лет минуло после окончания войны. Второй старший брат Леонид, в звании старшины инженерных войск, завершал шестой год службы в ЗГВ – западной группировке войск. Советских войск, конечно. Все это время его не покидала мысль найти могилу родного дяди. Но как это сделать, если существуют уставы и воинская дисциплина? Одно дело – в составе «китайской роты» в рекордный срок наводить понтонную переправу через реку Эльбу с ее шириной, глубиной и быстрым течением, но совсем другое – получить увольнение из воинской части с дислокацией в Магдебурге, чтобы найти захоронение Трофима Ивановича Агапова. Только и видел старший брат в Трептов-парке величественный бронзовый монумент советскому воину-освободителю. И то утешение. Выходит, один на всех не вернувшихся с войны памятник поставлен…
Но вернемся к детскому послевоенному футболу в далекой сельской глубинке.
…Это сколько же времени прошло с той поры, когда мы на свой лад, всеми доступными возможностями осваивали футбол? В школу пошли аж в 1953 году. Если прикинуть, больше чем полвека наберется.
…А игра в парке на лугу шла азартная. Насколько я понял, дворовая команда «Спартак», которую возглавлял мой неожиданный партнер, одолевала соседей. В этом я убедился, обернувшись напоследок еще раз: юный спартаковец сумел обойти шеренгу суетливых защитников и прошить ударом мяча импровизированные ворота. – Ура! «Спартак» – чемпион!
…На следующий день, направляясь после полудня на вокзал, я увидел на скамейке сделанную наспех черной краской неожиданно броскую надпись – «Спартак» – чИмпЕон!» Рядом красовался корявый ромб известного спортивного общества с буквой «С» в середине, увенчанный короной.
Нетрудно догадаться, чьих рук дело. Ну что за «авторы» у нас пошли, не владеющие правописанием? Под скамейкой одиноко валялся пустой баллон из-под краски, очень ходкий у автомобилистов для заделки царапин на кузовах машин.
…До чего же толпист и шумен Казанский вокзал! Не знающим конца конвейером катят к нему автобусы и такси, делают остановки трамваи и троллейбусы. Из них и из подземелья метро вырываются люди. Кто тут пассажир, а кто провожающий – не разберешь.
Вот сгрудились в кружок студенты с гитарой, может, где-то на природе хотят отдохнуть, а может, стройотрядом направляются в глубинку, чтобы что-то построить и заработать. А вот из-за дальних из-за гор, а точнее – барханов и пустынь, в стеганом халате, в тюбетейке и сапогах с резиновыми галошами, прошел с переметными сумами седобородый аксакал. Что забыл он в первопрестольной? Не всякий догадается.
Я заметил у него на груди все положенные ветерану войны и фронтовику знаки рядом с орденами Красной звезды, Отечественной войны I степени и медалью «За отвагу». Одна из версий – неуемное желание встретиться в глубокой старости с братьями по оружию, с кем ковали Великую Победу.
А вот носильщик погрузил на тележку чемоданы, узлы и корзины. Везет не только их, но и… какую-то бабку, которая сидит румяная, наряженная, словно кукла на чайнике. И все, кто видит это «чудо», невольно улыбаются.