Дай умереть другим
Шрифт:
– Раскормленный милицейский боров под куполом цирка – это что-то новенькое, – произнес он, восхищенно прищелкнув языком. – Продемонстрировали бы еще разок, гражданин начальник. Ведь даже распоследняя милицейская сволочь не вправе отказывать смертнику в его последней просьбе.
– Заткнись, паскуда! – толстяк отнял было вооруженную руку от Ленкиной головы, но тут же вернул ее на прежнее место.
– Вот только прическа у вас слишком экстравагантная, даже для звезды цирка. – Громов издевательски засмеялся. – В вашем возрасте не поздновато хипповать?
Издав
Тот якобы опасливый шажок назад, который ранее сделал Громов, теперь сослужил ему отличную службу.
Слегка оттолкнувшись от плиты левой ногой, он всю силу вложил в толчок правой и очутился над пропастью одновременно с выпущенной ему навстречу пулей.
3
Ленка была слишком беспомощна, чтобы хоть чем-то помочь отцу.
«Отпусти девочку и повернись ко мне спиной», – велел ей этот жирный выродок, а потом ударил рукояткой пистолета и… исчез. Вместе со всем окружающим миром.
Ее вывел из обморока голос отца, и она попыталась предупредить его криком, но толстяк снова оглушил ее точным ударом. Такому только на бойне работать. И рожа у него была багровая, словно он каждый день хлестал кровь стаканами. Несло от него, правда, обычным перегаром, но это нисколько не уравнивало шансы здоровенного злого мужика и обессиленной Ленки, которая даже пальцем могла пошевелить с трудом.
Дуло пистолета, приставленного к ее виску, успело нагреться к тому времени, когда она снова разомкнула веки. В перевернутом мире стоял перевернутый отец и говорил что-то насмешливое, хотя руки у него были пусты, а от противника его отделял трехметровый провал.
Пистолетный ствол вдавливался в висок все сильнее, словно намеревался проделать дыру в Ленкином черепе без всякого выстрела. Но она кожей ощущала близость пули, готовой вырваться из дула. Сотые, может быть, даже тысячные доли секунды – и все будет кончено.
Выстрел прозвучал, но уже после того, как толстяк направил оружие на прыгнувшего вперед отца. Издав хриплый рык, он перелетел через пропасть и обрушился на противника. Ленке, приготовившейся к болезненному толчку, показалось, что над ней пронеслась стремительная тень. Звуки ударов, которые долетели до нее сразу после этого, напоминали чавканье грязи, которую взялись месить очень быстро и очень энергично.
Шмяк-шмяк-чпок! – и так снова и снова.
Ленка приподнялась и обернулась. Отцовские руки безостановочно работали в воздухе, вколачивая опрокинутого на спину толстяка в бетон. Ленка столкнула выроненный им пистолет вниз и слабо попросила:
– Хватит, папа. С Анечкой все в порядке, со мной тоже… почти.
Чпок-чпок-шмяк!
– Папа! Не надо!.. Ты же убьешь его.
Было трудно поверить, что ее голос будет услышан, но наконец это произошло. Продолжая сидеть
– Разве есть какие-то причины не убивать этого ублюдка? – глухо спросил отец, не поворачиваясь к Ленке. – Пусть назовет хотя бы одну. – Отцовские кулаки медленно сжались.
– Я действовал в рамках законности, – залепетал толстяк, как бы уменьшившийся в размерах. – Я при исполнении, если хотите знать…
– Что? Что вы мне тут заливаете, ваше милицейское уёбище?
Удар казался неминуемым. Ленка даже зажмурилась, чтобы не видеть, как взорвется кровавыми брызгами расквашенная физиономия, когда на площадке появился запыхавшийся Костечкин.
– Олег Николаевич! – заголосил он. – Погодите. Я его знаю. Это Ивасюк, заместитель моего шефа. Его не надо убивать!
– Какие-то особые заслуги перед родиной? – мрачно полюбопытствовал Громов, опуская занесенную руку.
– Никаких особых заслуг, скорее даже наоборот, – весело откликнулся Костечкин, топчась на месте. Его поведение было совершенно щенячьим. Не имея возможности перебраться к людям, которых он любил и уважал, парень стремился выразить свою преданность забавными телодвижениями и мимикой.
– Ты почему бросил вверенный тебе пост, лейтенант? – рявкнул Громов. – На гауптвахту захотел?
– Так стреляли же! – начал оправдываться Костечкин, но был остановлен небрежным взмахом руки.
– Шутка, Андрюша. А раз ты уже здесь, то прыгай-ка к нам, – велел Громов. – Три метра. В школе ты на такое расстояние за «четверку» с минусом сигал.
– Э! – Костечкин подался назад. – Была не была!
Через провал он перенесся довольно лихо, а вот приземлился тоже по-щенячьи, на четвереньки, едва не ткнувшись носом в сидящую Ленку. Несмотря на то что ей было ужасно плохо, она не смогла удержаться от смеха:
– Ну, Костечкин, ты просто монстр! Джеймс Бонд отдыхает.
Громов тоже ухмыльнулся, выпрямился и кивнул на лежащего противника:
– Чем же он может быть нам полезен? Шкура никуда не годится, морда попорчена. На кой ляд он нам сдался?
– Я сейчас как милицейский опер буду рассуждать, – предупредил Костечкин, как бы заранее извиняясь за свое дальнейшее поведение. – Не сердитесь, Олег Николаевич, но с точки зрения закона вы являетесь преступником. На вас и покойного Леху Катка могут навесить, и каких-нибудь грузин, которых, не приведи господь, постреляют в чистом поле. – Костечкин ханжески потупил взор. – Короче, вам нужна эта, как ее?.. Презумпция невиновности, вот. Пускай вам ее Ивасюк выдаст, а вы его за это больше хлестать по мордасам не станете. И все довольны, все улыбаются. Правда, товарищ подполковник?