Шрифт:
Вступительное слово спецкора WNYC в загробной жизни
Мой первый предсмертный опыт был случайным: врачи перемудрили с анестезией во время шунтирования. Я слыхал о людях, которые рассказывали в ток-шоу о том, как они проходили через голубой туннель к райским вратам и даже через сами райские врата, а потом снова вернулись к жизни. Лично я определенно не стал бы предпринимать столь рискованную экспедицию специально, если бы сперва не пережил подобную, спланировав затем другую в сотрудничестве с командой доктора Джека Кеворкяна в его оборудованном по последнему слову техники центре для смертельных инъекций в городе Хантсвилл, штат Техас.
Последующие репортажи были записаны для трансляции на радиостанции WNYC. Надеюсь, они передают ощущение непосредственного контакта. Они были зафиксированы на пленку в покрытой кафелем камере смертников в Хантсвилле уже через пять или около того минут, после того, как меня отвязали от кресла. Между прочим, магнитофон, так же как и кресло, принадлежал техасским благодетелям и обычно использовался для того, чтобы обессмертить последние слова людей, готовых совершить поездку в один конец (все расходы оплачены) прямиком в рай.
Лично я больше не собираюсь предпринимать поездок туда и обратно, во избежание еще одного несчастного случая. Ради своей семьи я попытаюсь восстановить страховку, если это возможно. Но другие журналисты, а может и просто туристы, наверняка воспользуются безопасным двусторонним сообщением с Вечностью, которое я открыл. Я прошу их удовольствоваться проведением интервью на расстоянии в сотню метров, разделяющем конец голубого тоннеля и райские врата.
Пройти через райские врата, чтобы поговорить с каким-нибудь исключительно интересным собеседником, как я убедился на своей шкуре, означает пойти на риск, что своенравный Святой Петр, оказавшись в дурном настроении, просто не выпустит тебя назад. Подумайте о горе своих друзей и родственников, если, пройдя сквозь Райские врата дабы поговорить, скажем, с Наполеоном, вы в результате покончите жизнь самоубийством.
По поводу веры или неверия в загробную жизнь: многие из вас знают, что я не христианин, не иудей, не буддист, и вообще не религиозный человек в общепринятом смысле слова.
Я гуманист, а это, в частности, означает, что я старался вести себя прилично, не ожидая награды или наказания после смерти. Мои германо-американские предки, обосновавшиеся на Среднем Западе в эпоху нашей Гражданской войны, называли себя «вольнодумцами», что то же самое. Например, мой выдающийся дед Клеменс Воннегут писал: «Если то, что говорил Христос, правильно, то какая разница, был он Богом или нет?»
А я сам писал: «Если бы Нагорная проповедь не была проповедью милосердия и жалости, я не хотел бы быть человеком. Я с таким же успехом мог бы быть гремучей змеей».
Я почетный председатель Американской гуманистической ассоциации и сменил на этом, в сущности, бесполезном посту покойного Айзека Азимова, выдающегося, необычайно плодовитого писателя и ученого. На мемориальной церемонии в АГА я сказал: «Айзек теперь на небесах». Ничего более смешного своим гуманистическим слушателям я сказать не мог. Они себе животы надорвали. Веселуха! Несколько минут потребовалось, чтобы восстановить хоть какое-то подобие торжественности.
Разумеется, эту шутку я отмочил до своего первого предсмертного опыта — того, что был случайным.
Так что, когда придет время мне самому присоединиться к ангельскому хору (Боже упаси), я надеюсь, кто-нибудь скажет: «Он теперь на небесах». Кто знает, в самом деле? Все это могло мне и присниться.
Какую я хочу эпитафию? «Все было прекрасно и ничуть не больно». Что бы это ни было, я легко отделался.
Гуманисты, не имея никаких достоверных сведений о каком бы то ни было Боге, довольствуются тем, что в меру своих сил служат единственной абстракции, с которой они хоть как-то знакомы: своим ближним. Им не надо вступать в Американскую ассоциацию гуманистов, чтобы быть ими. Они сами себе АГА.
Да, и эта книга моих диалогов с покойными создавалась в надежде заработать немного денег — не для меня, а для Национальной общественной радиостанции WNYC в центре Манхэттена. WNYC подбрасывает пищу для ума своим и моим ближним. Эта станция делает то, чего ни одна коммерческая радио— или телекомпания уже не может себе позволить. Она отстаивает право людей знать — контрастируя с жалкими потугами популярных публицистов и телеведущих, предлагающих публике пустые развлечения и увеселения.
В то время как многие сотрудники WNYC вполне удовлетворяются традиционными религиями, коллективный эффект, который они производят на своих слушателей, есть ни что иное как гуманизм — идеал настолько приземленный и далекий от величественности, что я никогда не пишу его с большой буквы. Слово «гуманист» в том смысле, в каком я его употребляю, не означает ничего сверхъестественного и является лишь удобным синонимом «хорошего гражданина и приличного человека».
Я желаю всем и каждому долгой и счастливой жизни, что бы ни случилось с вами после. Пользуйтесь солнцезащитным кремом! Не курите.
Впрочем, сигары вам не повредят. Есть даже целый журнал, посвященный прославлению сего продукта, с образцами мужественности на обложках: актерами, спортсменами, миллионерами со своими молодыми женами. А почему не глава Минздрава? Конечно, сигары делаются из смеси толченых орехов кешью, гранолы и изюма, вымоченной в кленовом сиропе и высушенной на солнце. Так почему бы не скушать парочку на сон грядущий?
Оружие тоже хорошо. Спросите Чарльтона Хестона, однажды сыгравшего роль Моисея. В порохе нет ни жира, ни холестерина. Для разрывных пуль тоже годится. Спросите своего сенатора или сенаторшу или представителя в конгрессе, полезны ли ружья, как и сигары.
Мой покойный дядя Алекс Воннегут, младший брат моего отца, выпускник Гарварда, работавший страховым агентом в Индианаполисе, начитанный и умный, был гуманистом, как и все в семье. Одним из самых непонятных для дяди Алекса свойств человеческих существ вообще было то, что они так редко обращают внимание на свое счастье.
Сам он не упускал случая поблагодарить судьбу за ее подарки. Скажем, в летний полдень потягиваем мы лимонад в тени яблони, а дядя Алекс мог прервать разговор, чтобы вставить: «Если это не прекрасно, то что же?»
Я и сам произношу эту фразу в моменты простого, естественного блаженства: «Если это не прекрасно, то что же?» Возможно, другие люди также найдут применение этой реликвии, доставшейся мне от дяди Алекса. Меня она действительно подбадривает.
Ну а теперь давайте развлечемся. Поговорим о сексе. Поговорим о женщинах. Фрейд сказал, что он не знает, чего хотят женщины. А я знаю, чего хотят женщины. Они хотят, чтобы у них была масса людей, с которыми можно поговорить. О чем они хотят говорить? Они хотят говорить обо всем.