Даймон
Шрифт:
Чипри тоже внёс свой вклад — грозно щёлкал зубами, уничтожая наиболее неосторожных и наглых разбойниц.
Мбомо философски замечает, что весна только начинается. На его щеке краснеет свежая царапина.
Несмотря на утреннюю напасть, колонна движется достаточно быстро, отставших нет. Но прежде чем коснуться вопроса организации войска, следует, ради соблюдения хронологии, рассказать о вчерашней встрече с леди Ньямоаной. Я был приглашён в её шатёр после заката. Мы были вдвоём, горел лишь небольшой светильник, однако же беседа наша была далека от вечерней идиллии. Леди очень серьёзно относится к своим обязанностям. Понимая, что теперь я её спутник и в какой-то мере подчинённый, она ясно и чётко изложила мне состояние дел в её державе и цели будущей войны. Слушая её, я поражался: двадцатилетняя женщина из миомбо, дикарка по европейским понятиям, рассуждала с мудростью опытного державного мужа. Её красота и ставшая уже привычной нагота, оттенённая неярким блеском украшений, лишь подчёркивали этот контраст.
Итак, Талачеу начинает войну по двум причинам. В последние месяцы племена на севере предпринимали неоднократные грабительские набеги на владения рундо Калимботы. Попытки договориться ни к чему не привели, ибо разбойники имеют сильного союзника (sic!), поставляющего им оружие, включая и огнестрельное.
Нечего и говорить, насколько внимательно я слушал. Увы, леди Ньямоана не стала уточнять. Ясно, что оный «союзник» могущественен и обладает немалой хозяйственной и технической оснащённостью. Переспрашивать я не решился.
Иная причина войны столь же понятна. Калимбота рассчитывает сплотить свои рыхлые владения в сильную державу, поживившись заодно немалой добычей.
Третья причина: интересы таких, как мистер Зубейр Рахама, названа не была, но она так же ясна.
Между тем, леди коснулась предмета, мне пока неведомого, рассказав о себе. Она — четвёртая жена рундо, причём выдана была за него в десятилетнем возрасте. У неё двое детей, ещё один скончался во младенчестве. Видит их она редко: дочь и сын воспитываются во «дворце» мужа его родственниками.
Показалось мне или нет, но о своих чадах леди Ньямоана высказалась с полным равнодушием. Словно догадавшись о моих мыслях, она походя заметила, что ещё молода и успеет завести столько детей, сколько пожелает (!!!).
Заботит её другое. За годы её замужества две старшие жены скончались, умерли и их сыновья. Зато жива и здравствует третья жена, леди Абока, ныне ставшая главной. У неё три сына и четыре дочери. Именно из числа этих сыновей рундо назначит наследника. Судьба леди Ньямоаны в случае смерти мужа вполне очевидна: она и её дети будут убиты.
Сообщила она об этом с ледяным спокойствием. Лишь левая ладонь, лежавшая поверх колена, слегка дрогнула.
Сообразив, что все это рассказано не просто так, я хотел было призвать её к твёрдости, уговорить не отчаиваться, не падать духом и проч. Но внезапно показалось, что мне на ухо шепчет… Нет, Даймон был в отлучке, но мне и вправду почудилось…
С невозмутимостью, удивившей меня самого, я заметил, что Абока, её сыновья и родичи, конечно же, готовятся к будущей схватке. Учитывая их возможности, победа главной жены практически предопределена. Единственный шанс — выигрыш во времени. Абока не спешит, ожидая смерти мужа. Неожиданное развитие событий может стать для неё роковым.
Ещё не осознав до конца, что говорю, я добавил: в следующий раз рундо может не доверить леди Ньямоане такое большое войско. Если вообще, этот «следующий раз» случится.
Я умолк, с ужасом понимая,<MID>во что посмел вмешаться,<MID>какой совет решился дать. Текли секунды, прошла минута, другая, но леди Ньямоана молчала. Наконец, она улыбнулась и подняла с покрывала, нечто, принятое мною сперва за многоцветную морскую раковину. Но когда леди поднесла её к губам, я осознал ошибку. Это оказалась небольшая флейта-окарина, чем-то похожая на виденные мною перуанские инструменты. Леди вновь улыбнулась — одними уголками губ — и заиграла.
Я сидел молча, слушая музыку и глядя на женщину, чьим союзником я только что вызвался стать. Никто из нас не торопился — но и не сказал больше ни слова. Казалось, оба мы свершаем некий таинственный обряд. Кто ведает, может, так оно и было?
Этой ночью (Варфоломеевской!) наш лагерь по-прежнему полон бурной жизнью. Слышатся песни, громко бьют барабаны, ярко горят костры, отгоняя холод и тьму. Мои спутники уже спят, маленькая Викири пристроила головку на лохматом боку похрапывающего Чипри. Мбомо спит беззвучно, положив руку на цевьё мушкета. Куджур дремлет, прислонившись к чёрному стволу огромной старой акации.
Во что им всем обойдётся мой безумный порыв? Или я вновь кривлю душой, прячась за романтические словеса? Мой порыв не безумен, да и не порыв вовсе. О чем-то подобном я подумал сразу же, когда решил идти в поход. Мне, одиночке, хворому немолодому европейцу с несколькими тюками коленкора, не добраться до цели, более того, не выжить. Теперь же я не просто в «танке», но и, следуя завету моего Даймона, приближаюсь к тому, чтобы командовать целой «танковой» колонной. Отчего бы, собственно, и нет? Мой друг доктор Ливингстон, борец за мир, дружбу и отмену рабства, меня бы, конечно, не одобрил…
Мой друг доктор Ливингстон, если верить Даймону, умрёт от дизентерии и полного истощения 1 мая 1873 года на берегу неведомого озера — брошенный всеми, и Богом и людьми. Его прах похоронят в Вестминстерском аббатстве.
Не претендую — ни на первое, ни на второе.
Ближе к полуночи займусь очередными измерениями.
Дорожка 11 — «Девочка Надя»
Исполняет ансамбль народных инструментов «Карусель».
(3`53).
Очень хорошо исполняет. Так и хочется спеть: «Шоколада нету, есть лишь чупа-чупсы…»
Алёша скользнул в толпу, протиснулся между спинами, от тяжёлой сумки увернулся. Куда теперь? К трибуне, обратно? Или на месте остаться?
Привстал на цыпочках, огляделся.
…Не дал бог росту, даже отца перегнать не вышло. Девушки знакомые — кто на вершок выше, кто на полголовы. Это если Джемину приплюсовать.
Кепи, камуфляж, кокарды… Ага! Десант во всей красе — возле самой трибуны. Ровно стоят, хоть и не в охране, просто флаг демонстрируют. Вот и флаг, как положено, десантный, ещё советский. Не один — рядом старый знакомец, малиновый с золотом. «Отечество и Порядок» на боевом посту.