Дайте им умереть
Шрифт:
— Не трогай девочку, — искренне посоветовал хайль-баши телохранителю.
Вместо ответа Альборз от души пнул свободной ногой жирную морду мушерифа. В результате чего и вторую щиколотку бедного пахлавана постигла участь первой. Хайль-баши подумал с секунду — и навалился на телохранителя всей тушей, окончательно лишив хрипящего Альборза возможности к сопротивлению.
— Угомонишься — отпущу, — пообещал Фаршедвард своему полузадушенному противнику.
И пахлаван понял, сразу и бесповоротно: угомонится — отпустит. А нет — так нет. Никогда. Год назад он читал в
И никак иначе.
— Эй, парни, чем это вы там занимаетесь? — громыхнуло совсем рядом с нескрываемым удивлением.
Альборзу-пахлавану видно было плохо, дышалось не лучше, уши заложило, как на глубине, но голос хозяина он узнал сразу.
У хайль-баши память на голоса оказалась неважная, особенно на незнакомые, зато он хорошо видел поднимающегося Равиля. Али-бей попытался представить себе, как происходящее выглядит со стороны, пусть с поправкой на нездоровое воображение шейха «Аламута», — и пришел к неутешительному выводу: хайль-баши, усевшийся верхом на постороннего мужчину и разводящий последнему ноги, — далеко не самое эстетическое зрелище.
Даже если начать разъяснять… нет, пожалуй, лучше не стоит.
— Вы что, другого места не нашли? — поинтересовался «горный орел», наконец приведший себя в сидячее положение.
Фаршедвард ослабил хватку и начал задумчиво сползать с телохранителя.
— Шейх, сзади! — прохрипел Альборз.
Большой Равиль резко обернулся, его рука скользнула под пиджак, нащупывая рукоятку пистолета…
Позади никого не было.
Если не считать медленно удаляющейся девчонки, несущей на плече тяжелую и корявую железяку.
— Что — сзади? — зарычал ар-Рави на телохранителя. — Кто — сзади, придурок?!
— Она… шейх, клянусь мамой, она зарезать вас хотела!
— Девчонка?! У тебя что, черви в голове завелись?
— Целый выводок, — хмыкнул Фаршедвард, хотя его-то никто к разговору не приглашал. — Кишмя кишат.
И, видимо, зря напомнил о себе.
— А вам, господин хайль-баши, я заявляю официальный протест в связи с попыткой незаконного задержания моего человека! — мигом вступился «горный орел» за оскорбленного в лучших чувствах телохранителя. — И требую немедленно его отпустить!
— Поклянется (мамой или в крайнем случае одним из пап!) не покушаться на жизнь девочки — отпущу.
— Альборз! Это правда?
— Она собиралась убить вас, господин! — Альборз-пахлаван заплакал бы, если б умел. — Я верен долгу, шейх! Ваша драгоценная жизнь для меня дороже собственной, а вы, шейх… вы верите этому… этому…
Пахлаван очень старался говорить культурно. Как ни странно, это ему почти удалось, только слова подбирались неохотно, вроде бусин из порванного ожерелья.
— Если б Сколопендра хотела убить твоего шейха, мы бы сейчас копали могилу! — процедил сквозь зубы Фаршедвард Али-бей, окончательно выпуская телохранителя на волю.
Альборз поднялся, глядя в землю, отряхнул грязь с одежды и понуро отправился искать свой пистолет.
Шейх «Аламута» и хайль-баши смерили друг друга оценивающими взглядами и молча отвернулись: оба решили, что лучше будет счесть инцидент исчерпанным.
Глава третья
Хаким
Беловолосый… или это уже он, хаким Рашид?
Демон У, все перепуталось! Музей, кибитка, экзамены, пытки, боль своя, чужая… Нет, глаза открыл все-таки Рашид аль-Шинби. Слегка близорукие глаза, не таким гореть волчьими огнями из-под падающих на лоб белых прядей. Вот только сон, к сожалению, продолжался: угловатая девчонка (та самая, с краденого снимка, из краденого сна!) пыталась довести до конца гнусное злодеяние — заклинив знакомый двуручник между почти сросшимися стволами кизила, она всем щуплым телом налегла на меч, силясь переломить его пополам.
Не получилось.
Плохо заклиненный меч с визгом вырывается, падает наземь. Маленькая дрянь поднимает его и с упорством муравья…
— Стой! Стой, пакость! Не сметь!
Ноги плохо слушаются, в колени насыпан песок, тело носит из стороны в сторону — но хаким успевает вовремя! Девчонка отшатывается, закрываясь от него мечом.
Злосчастный кизил — между ними.
— Отдай немедленно! С ума сошла — это же музейный экспонат! Реликвия! Ей цены…
Стоп! Сон или явь? Откуда у нее эспадон?!
— Ты что, украла его? — зашипел Рашид, грозно наступая на тощую пакость, сверкавшую из-за лезвия глазами. — Украла?! Ты, ты, воровка, змея подколодная, сколопендра! А ну немедленно… давить, давить таких во младенчестве…
Рашид уже плохо соображал, что говорит, и вдруг оказалось, что ему в некотором роде наплевать на украденный экспонат. Кража меча — только повод, последняя капля… убить, убить подлую тварь! Хаким не замечал, что кричит это вслух, во весь голос, что люди вокруг постепенно приходят в чувство и с недоумением смотрят на разбушевавшегося аль-Шинби, а в глазах девочки зажигаются зеленые свечечки, плотно сжимаются побелевшие губы, и лицо приобретает очень неприятное, совсем не детское выражение…
Взъярясь окончательно, Рашид бесстрашно ухватился прямо за лезвие эспадона, пытаясь отобрать реликвию, но девчонка рванула меч на себя, и хаким с криком отдернул руку.
Тишина.
Гулкая, чужая тишина.
Он стоял, тупо уставясь на ладонь, испачканную ржавчиной и текущей из пореза кровью.
Саднило ободранное о ствол кизила предплечье.
— Отдай, — тихо произнес хаким Рашид, чуть не плача.
В ответ девочка только отрицательно мотнула головой и отступила еще на шаг, прижавшись спиной к коре старой магнолии.