Дайте нам крылья!
Шрифт:
Она нашла уединенную скамейку в стороне от посадочной площадки и, вполголоса напевая любимую колыбельную, обтерла Хьюго влажными салфетками и переодела. Выбросить испачканный подгузник было некуда, и Пери украдкой сунула его под какие-то камни рядом со скамейкой.
Потом Пери устроилась на скамейке и стала кормить Хьюго. Тот сначала поджал пальчики на ногах от напряжения и предвкушения, а потом, когда молоко потекло свободнее, удовлетворенно обмяк. Раньше, до Хьюго, Пери не знала, как ясно младенцы рассказывают о своих переживаниях всем телом — ноги у них такие же выразительные, как лица и руки.
— Хьюго, они думают, я тебя украла.
Пери дивилась собственной решимости, готовности сделать все что нужно, стальной воле, которую замечала у других летателей. Дивилась, на что она пошла ради крыльев. Пери и представить себе не могла, как дорого за них заплатит. А вдруг она вообще себя не знает? Беда в том, что этого ребенка она полюбила с такой силой, на какую совсем не рассчитывала, какой и представить себе не могла.
Эта нежданная любовь все и погубила.
Постепенно дыхание у Пери выровнялось. Но сердце все колотилось — и от усталости после полета, и от страха, что ее вот-вот обнаружат. Она прислушалась — изо всех сил. Слышен был только шорох волн о борта Платформы. По краям вода перехлестывала через парапет. К середине Платформа поднималась — получался низкий приплюснутый холм. И этот холм, казалось, светится сам по себе.
Пери немного знала это место — по инфокарте с видами и координатами, которую забыл на столе Питер, когда они с Авис летали сюда в последний раз на летний слет «Поднебесная Раса». Тогда они оставили Пери с Хьюго одних в доме на три дня. Питер и Авис постоянно куда-то отлучались. Показы мод, конференции, стройки... Хьюго прекрасно чувствовал себя с Пери. У него было вдоволь времени, чтобы привыкнуть, что родителей нет дома.
Хьюго отвалился от ее груди. Он был совсем сонный и тер глаза кулаком. Пери поцеловала его ручку и поплотнее подтянула слинг. Хьюго уютно пригрелся в тепле ее тела и перьев, веки у него отяжелели.
— Бедненький мой птенчик, — шепнула Пери ему на ухо.
Теперь пора обследовать Платформу. Пери взбежала на холм, стараясь двигаться как можно тише и напрягая слух — не донесутся ли откуда-нибудь голоса, шаги, шорох перьев, свист крыльев в воздухе.
Сияние впереди, среди деревьев и цветов, становилось все ярче. Никаких строений на Платформе не было. Пери подошла поближе и обнаружила, что свет, заливающий траву, цветы и деревья — не какой-то фонарь, как она считала. Светились сами растения. Цветы и листья, кора и ветви — все это было очерчено светом, окаймлено пламенем.
Ну конечно. Питер и в собственном саду велел посадить такие растения. Их вывели уже довольно давно, но только сейчас они стали сравнительно недорого стоить — так он говорил. Гены планктона. Точно. Свечение дают гены планктона и медуз. Лучшая в мире солнечная батарея, говорил Питер, потому что все равно не получится искусственно создать аккумулятор солнечной энергии экономичнее, чем зеленый лист. А само растение служит светильником.
Пери то ныряла в темноту, то выходила на неверный зыбкий свет, — ей было страшно самой себя, страшно за то, что она сделала, но все равно ее влекли чудеса искусственного острова, манили деревья, переливавшиеся серебряным и зеленым, — их свет перекатывался и вихрился на морском ветру. Ветер рассыпал дождем лиловые искорки, вздымал от травы сияющий туман. Стволы и ветви очерчивал неоново-зеленый мох, повторявший все трещинки и бороздки. В темных закоулках вспыхивали золотые и голубые цветы на лианах.
И вдруг застыла в ужасе. Ее осенило, что никуда она не сбежала. «Я прилетела прямо к Питеру! Это его творение. Он его создал. Я оказалась у него в голове — там, где мысли красивее всего».
Красота Платформы почему-то напомнила Пери, что никого, кроме Хьюго, у нее нет. Этот мир — мир Катон-Чеширов, мир Полета — был для нее теперь закрыт. Конечно, она попала туда не по праву и занимала не самое высокое положение, но все равно этот мир ей нравился, он был несравнимо лучше всего, что она видела, пока росла в Панданусе, а теперь все кончено. Питер ее выследит, тут сомневаться не приходилось. «Он мне этого никогда не простит. И тебя заберет, Хьюго».
Разве что Пери удастся осуществить свой отчаянный план. Тогда у них с Хьюго появится общее будущее. Надо лететь к Жанин и посоветоваться с ней. В Городе Жанин никто не знает, зато у нее деловые связи по всей стране. Жанин скажет Пери, куда податься. Пери затеряется в другом городе, на другом конце континента. К тому же Пери уже совсем не похожа на ту девчонку, которая когда-то сбежала из Венеции. И будет преображаться и дальше, никто ей не помешает. Цвет волос, цвет глаз, может быть, даже цвет кожи. По сравнению с тем, что она уже проделала, это пара пустяков. А Хьюго вырастет рядом с ней, окруженный любовью, уверенный, что Пери его мама — да, она станет ему настоящей мамой. Не то что Авис, которая никогда не проводила с ним больше нескольких минут подряд. Пери и Хьюго исчезнут навсегда, их никто не найдет. У них все будет хорошо.
Ближе к вершине холма за низкой земляной насыпью была беседка, и там Пери положила Хьюго на мягкую травку и устроилась рядом. Она заметила, что освещали их беседку точечки голубого огня на насыпи. Светящиеся черви — такие водились и в холмах возле Пандануса. Голубые огоньки мерцали на нее и Хьюго словно бы из бездны — будто черви были звездной пылью, сияющей в черноте космоса. Червяки в стене или звезды в небе — какая разница? Черви и звезды были одинаково прекрасны и одинаково загадочны. Хотя, сонно подумала Пери, черви живые, поэтому они, наверное, лучше звезд. Живые. Как она. Только…
Пери рывком села — ну и дура же она! Разве можно быть такой растяпой?! Забыла принять ежевечернюю дозу лекарств! Она пошарила в сумке-поясе и вытащила упаковку айлеронака. Взяв в руку шприц-тюбик с одной дозой, она расправила крылья, завернулась в них и прижала кончик к летательной мышце сначала у одного плеча, потом у другого. Сжатый углекислый газ впрыснул айлеронак прямо под кожу крыльев. Пери уже освоила процедуру и проделывала ее автоматически — примерно как чистила зубы, — а если забывала, ей становилось так же неуютно. Пропустить день-два было не страшно, но Пери не хотела рисковать. А сейчас лучше принимать лекарства особенно аккуратно, ведь Пери еще никогда не совершала таких тяжелых перелетов.
Она убрала упаковку и посидела, дожидаясь, когда пройдет шум в ушах и дурнота. От айлеронака у нее всегда было такое ощущение, словно мышцы и легкие обдает волна ледяного воздуха и все тело раздувается и из-за этого становится какое-то неплотное. Словно лекарство взбивало ее, будто кучевое облако, и она становилась больше, а вес оставался прежним. Теперь оптериксин — фу, гадость, какой горький, даже мутит. Пери прополоскала рот, сплюнула. Бореин пока не нужен, решила она. Лучше принять его с утра, натощак.