Дающий
Шрифт:
Джонас был доволен тем, что за эти годы поработал в разных местах, — он знал, чем они отличаются. Но он понимал, что никогда не увлекался чем-то одним, а значит, не мог даже предположить, каким может быть его Назначение.
Он усмехнулся: «Опять думаешь про Церемонию, Джонас?» Впрочем, он подозревал, что сейчас, когда до Церемонии осталось так мало времени, все его друзья думают о том же.
Он прошел мимо Медбрата, ведущего по коридору одну из Старых. Сгорбившаяся женщина медленно передвигала ноги в мягких туфлях.
— Привет, Джонас, — поздоровался молодой
Женщина подняла голову и улыбнулась, глядя перед собой затуманенными темными глазами. Джонас понял, что она слепая.
Он вошел в ванную комнату. Влажный воздух пах моющими средствами. Он снял форменную куртку, аккуратно повесил ее на крючок и взял с полки халат Помощника.
— Привет, Джонас! — Эшер окликнул его, не отходя от ванны.
Рядом с другой ванной сидела Фиона. Она обернулась и улыбнулась Джонасу. Фиона бережно намыливала мужчину, который лежал в теплой воде.
Джонас поздоровался с ними и с другими служащими. Затем подошел к Старым, сидящим на мягких стульях в ожидании купания. Джонас уже работал здесь и прекрасно знал, что делать.
— Ваша очередь, Лариса, — сказал он, прочитав имя женщины на значке. — Я только включу воду, а потом помогу вам подняться.
Он нажал кнопку на ближайшей свободной ванне. Из десятков дырочек полилась вода. Ванна заполнится за минуту, а потом вода отключится автоматически.
Он помог женщине встать со стула, подвел к ванне и снял с нее халат. Поддерживая ее за руку, он помог ей опуститься в ванну. Она откинулась назад и удовлетворенно вздохнула, положив голову на мягкий подголовник.
— Вам удобно? — спросил Джонас, и Лариса кивнула, не открывая глаз.
Джонас взял чистую губку, выдавил на нее моющее средство и принялся мыть хрупкое тело.
Прошлым вечером он смотрел, как Отец купает младенца. Выглядело это почти так же: тонкая кожа, теплая вода, мягкие движения рук, скользких от мыла. Расслабленная умиротворенная улыбка на лице женщины напомнила ему о Гэбриэле.
И нагота тоже. Правила запрещали взрослым и детям видеть друг друга обнаженными, но это не касалось Младенцев и Старых. Джонасу это нравилось. Было ужасно неудобно переодеваться в раздевалке, оставаясь прикрытым; приносить извинения за то, что случайно увидел чье-то тело, тоже всегда было неловко. Он не понимал, почему это так важно. Он чувствовал себя в безопасности в этой теплой, тихой комнате. Ему нравилось выражение полного доверия на лице женщины, которая лежала в воде. Обнаженная, беззащитная. И свободная.
Краем глаза он видел, как его подруга Фиона помогает Старому выбраться из ванны и вытирает его худое голое тело полотенцем. А затем помогает надеть халат.
Джонас думал, что Лариса задремала, как это часто бывает со Старыми, и старался, чтобы его движения были ровными и мягкими.
Но вдруг она заговорила, не открывая глаз:
— Сегодня утром мы праздновали Удаление Роберто. Это было чудесно.
— Я знаю Роберто! — сказал Джонас. — Я помогал его кормить, когда был здесь в прошлый раз, пару недель назад. С ним было интересно.
Лариса распахнула глаза.
— Они рассказали всю его
Джонас помотал головой. Он не припоминал никого с таким именем.
— Разумеется, они пытались сделать так, чтобы рассказ о ее жизни звучал более значительно. То есть, конечно, — добавила она строго, — все жизни значительны. Я не говорю, что это не так. Но Эдна, бог мой! Она была Роженицей, а потом годами работала в Производстве Еды, пока не оказалась здесь. У нее даже Семейной Ячейки не было.
Лариса приподнялась, чтобы удостовериться, что ее никто не слышит.
— Мне кажется, она была не очень умной, — призналась женщина.
Джонас расхохотался. Он ополоснул ее левую руку, опустил ее обратно в воду и начал мыть Ларисе ноги. Та замурлыкала от удовольствия, когда он массировал ей ступни губкой.
— Но жизнь Роберто была прекрасной, — продолжила Лариса. — Он был Инструктором Одиннадцатилетних — ты же знаешь, как важна эта работа, и он был в Комитете Планирования. И — бог мой — не знаю, как он успел, он еще вырастил двух очень успешных детей и придумал ландшафтный дизайн Центральной Площади. Сам он, конечно, ничего не сажал.
— Теперь спина. Наклонитесь, пожалуйста, — Джонас обнял женщину, чтобы помочь ей сесть. Он взял мочалку и начал тереть ее костлявые плечи.
— Расскажите мне о празднике.
— Ну, сначала рассказывали его жизнь. Начинают всегда с этого. Потом — тост. Мы все подняли бокалы и поздравили его. Потом спели гимн. Он произнес замечательную прощальную речь. И некоторые из нас тоже сказали пару приветственных слов. Я, правда, не говорила. Я не люблю говорить на публике. Роберто был в восторге. Ты бы видел его лицо, когда его уводили!
Джонас в задумчивости почти перестал водить рукой по ее спине.
— Лариса, — спросил он. — А что на самом деле происходит во время Удаления? Куда ушел Роберто?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Наверное, никто не знает, кроме членов Комитета. Он просто поклонился, а потом, как это всегда бывает, прошел в особую дверь в Комнате Удаления. Но какое лицо у него было! Абсолютное счастье!
Джонас улыбнулся.
— Жаль, что я этого не видел.
Лариса нахмурилась.
— Не понимаю, почему детям нельзя приходить. Мало места, я думаю. Надо бы им расширить Комнату Удаления.
— Надо предложить это Комитету. Может, они возьмут вопрос на обсуждение — пошутил Джонас, и Лариса рассмеялась.
— Точно, — фыркнула она, и Джонас помог ей вылезти из ванной.
5
Обычно по утрам, когда члены Семейной Ячейки пересказывали друг другу сны, Джонас почти ничего не говорил. Он редко видел сны. Иногда, проснувшись, он вспоминал какие-то обрывки сна, но никогда не мог сложить их воедино, чтобы получился связный рассказ. Но этим утром все было по-другому. Этот сон он помнил очень живо.