Дайвинг для крокодила
Шрифт:
– Что вот это такое?
И, шагнув вперед, Кира протянула старушке найденный на чердаке рисунок. Сначала баба Клава не поняла, что ей показывают. Конечно, в подполе был свет. Но тусклый. Однако, присмотревшись, она явно узнала чудовище, которое было изображено на рисунке. Руки ее задрожали. И даже губы затряслись.
– Откуда вы это взяли?! – вырвался у бабы Клавы испуганный возглас.
– Нашли.
– Где? Где нашли?
– На чердаке.
– На чердаке! Ах!
И баба Клава схватилась за сердце. Подруги даже испугались за нее.
– Вам плохо?
Но баба Клава жестом остановила их:
– Сейчас пройдет.
Она немного постояла, разглядывая рисунок, но уже без прежнего волнения. А когда ее окончательно отпустило, вцепилась в подруг. И затрясла их словно грушу.
– Что там еще было? Ну? Говорите!
– Где?
– На чердаке!
– Ничего не было. Только разный хлам и этот рисунок под доской.
– А его не было?
– Кого – его?
– Его! Урода!
Подруги непонимающе переглянулись. О ком она говорит? И тогда баба Клава сунула им их рисунок прямо под нос.
– Вот о нем говорю! – громко закричала она. – Про этого урода говорю. Про проклятие, которое Лаврентий своими руками принес в нашу семью! Он там был?
– Кто?
– Урод!
– С картинки?
– Ну да!
– Нет, – ошеломленно ответили девушки. – Его там не было!
– Не было или вы не нашли?
– Не было!
– Ох!
И баба Клава опустилась на приступочку, где прежде стояли банки с яблочным компотом. Ее лицо казалось совсем старым. А руки, по-прежнему цепко держащие рисунок, подрагивали.
– Это он! – шептала старуха. – Один всего раз его видела, но запомнила на всю жизнь. Он! Точно он!
И, внезапно подняв на подруг глаза, она твердо произнесла:
– Вот что! Нам с вами нужно поговорить!
Подруги только того и хотели. Они помогли бабе Клаве подняться. И вывели ее из подпола. Однако в сад она идти не захотела. А потребовала, чтобы ее провели на чердак, где подруги и нашли перепугавший ее рисунок. Оказавшись на чердаке, баба Клава несколько успокоилась. И, обведя глазами вокруг себя, указала подругам на старый сундук.
– Присядьте, – велела она им.
– Да мы постоим.
– Присядьте! Разговор у нас с вами будет не быстрый.
Глава четвертая
И в самом деле торопиться баба Клава не стала. Подруги уже давно устроились на жесткой крышке сундука, подстелив себе для мягкости старые бархатные портьеры. А баба Клава все еще сидела на старом плетеном кресле, из которого прутья торчали, как иглы из спины дикобраза. И наконец она заговорила.
– История эта такая странная, что вы даже можете подумать, будто бы я не в себе, – произнесла она.
Подруги попытались ее заверить, что они так вовсе не думают. Но баба Клава только отмахнулась от них:
– Выслушайте сначала, а потом судите.
При этом она не выпускала из рук того самого рисунка, который нашли подруги. И, протянув его в раскрытом виде подругам, спросила:
– Как вы думаете, что это такое?
– Думаем, что это чье-то лицо.
– Лицо какого-то монстра, потому что оно жутко уродливое.
– Верно, – кивнула головой баба Клава. – А теперь слушайте. Этого урода мой брат привез с войны.
Великая Отечественная война теперь кажется чем-то далеким и почти нереальным. Конечно, в каждой семье чтят память погибших на этой войне предков. И скорбят по ним. В День Победы обязательно вспоминают тех, кому не довелось посидеть за праздничным столом, отметить ее первую годовщину и все последующие. Вспоминают тех, кто не дошел до Берлина, оставшись где-то по дороге – в снегах России или в чистеньких городах Европы.
Но еще живы люди, которые помнят громовые раскаты той войны, унесшие с собой жизни, здоровье и надежду на счастье для многих. Этих людей мало, но они есть.
Дед Лаврентий был именно таким последним из могикан. Он пошел на войну безусым мальчишкой, набавив на призывном пункте себе лет. И в сорок третьем году уже ушел на фронт. Ему не было даже шестнадцати.
За долгие военные годы у него было время, чтобы много раз понять, какого дурака он свалял. Война оказалась совсем не тем, что он себе представлял. Оказалось, что фанфар и отчаянных вылазок в сторону врага не предвидится. А война – это грязь. Война – это боль. Война – это смерть.
К этим простым выводам Лаврентий пришел очень быстро. Но судьба его была такова, что сам он, похоронив многих своих менее удачливых товарищей, дошел до самого Берлина. Видел красный советский флаг на развалинах рейхстага. И при этом не только остался жив, но даже вернулся с войны с двумя пустячными ранениями – в ногу, где пуля просто оцарапала кожу, и в предплечье.
– Тебе, парень, просто повезло, – только и сказал врач Лаврентию. – Осколок такой маленький, что проживешь с ним всю жизнь, ни разу и не вспомнишь.
Уходя на войну, Лаврентий знал, что у него есть большая семья. Три брата и две младших сестры. Но братья погибли один за другим, одна из сестер погибла в бомбежку. Осталась только одна сестра, которую война занесла в Тулу, да там и оставила.
– Это сестра – вы? – спросила Кира у бабы Клавы.
– Да. Другой родни у нас с Лавром не осталось. Война унесла всех.
В Туле Клавдия вышла замуж и родила девочку. Племянницу Лаврентий никогда не видел. Знал о ее рождении только из редких писем сестры. И, понимая, что из близких у него на всем свете остались только эти две девочки, очень рвался к ним.
– В каждом письме писал, что приедет, что любит, что помнит.
И Лаврентий приехал. Едва закончилась война, он поспешил к сестре. С тех пор прошло больше полувека. Но баба Клава помнила тот миг, когда ее брат вошел в их комнату, где она возилась с дочуркой.