Де Бюсси и инфанта
Шрифт:
Чёрная бархатная куртка с белоснежным кружевным воротником, короткие чёрные штаны, слегка раздутые, – король Франции счёл бы такие моветоном, плотные коричневые чулки с ватным подбоем (ноябрь на дворе, не май месяц!) и шляпа с пером превратили меня в придворного шаркуна. Я прошёлся по комнате, привыкая к неудобству башмаков с серебряными пряжками. Даже шпага, не раз отведавшая человечьей крови, казалась декоративным украшением, предназначенным разве что приподнимать ножнами серебристо-чёрный плащ на меху.
– Восхитительно, мой господин! – подобострастно вякнул Симон
Когда началась очередная… шестая или седьмая… гугенотская война, коим я сбился со счёта, собственное отражение почти не разглядывал в зеркале, даже когда останавливались с Наваррой в местах цивильных. Война не располагает к самолюбованию. Поэтому ущерб, нанесённый временем за последний год, бросился в глаза сразу же и не обрадовал.
Седина, щедро припудрившая волосы в долгие месяцы заточения в Вавельском замке, поразила добрую половину шевелюры, подкрасила белым усы и бородку. Их нужно подстричь! Распустился…
А тонкий шрам под левым глазом, полученный год назад на дуэли, уже ничем не убрать. Симон уверяет, что он наливается красным, когда я гневаюсь.
Хуже всего – глаза. Наверно, выражение затравленной тоски, засевшее в самых их уголках, не вытравить никогда и ничем. Только один человек в этом странном мире способен вернуть мне радость и душевное равновесие. Но она даже не снизошла до объяснений. Монахиня вынесла тогда короткую записку по-польски: «Я принесла всем слишком много горя. У Бога переполнилась чаша терпения. Только здесь я вымолю прощение. Пшепрашам, Луи, забудьте меня. Найдите своё счастье. Сестра Иоанна».
Как?! Где его искать, если она – всё моё счастье!
Как её не помнить…
Конечно, стоило бы отвлечься. Что только ни перебрал… Разве что отверг совет Шико – лечь в постель с мужчиной. Я гневно отказался, шут состроил гримасу невинности и заявил: королю же нравится!
Это было накануне отъезда из Парижа. А через несколько месяцев из луврской клетки сбежал и Наварра, чтоб лично вдохновить гугенотов на борьбу. Но ему не простили переход в католичество.
В провинции я пытался восстановить душевное равновесие и вышибить клин клином. Но с Эльжбетой, прекрасной литвинкой, не смог сравниться никто. Ту сговорчивую прелестницу из Бордо, думаю, постигло разочарование, когда нестарый ещё граф механически отработал повинность на ложе любви и немедленно натянул штаны.
Дело прошлое. Сейчас меня ждёт кое-что оригинальнее неутолённых сердечных терзаний…
Удовлетворившись своим скорбным, но вполне благопристойным видом, я наказал Симону сидеть дома и сбежал вниз к коновязи. Полуночный Париж – не лучшее место для одиночных прогулок, однако предстоящая миссия не оставила мне выбора.
Утомлённая дневным переходом Матильда укоризненно заржала, когда Симон набросил на неё седло. Прости, графу негоже являться в королевский дворец пешком. В темноте лошадь споткнулась и едва не сбросила седока, когда мы пробирались через стройку к западу от Лувра. По капризу Екатерины Медичи здесь, в самый разгар гугенотских войн и крайнего истощения казны, строился новый дворец – Тюильри.
Вот и потайная дверь в стене, обращённой к реке, три стука как три удара сердца, пауза и ещё два удара…
– Входите, месье. Я доложу о вашем прибытии.
Гвардеец пропустил меня в крохотную каморку и оставил в ожидании, скрывшись в бесконечных галереях дворца. Другой шагнул наружу и взял Матильду под уздцы, этот молодой шевалье мне был смутно знаком. Наверняка он тоже знает меня, личность скандальную и приметную, посему о моём присутствии в королевской резиденции узнают слишком многие.
Спустя четверть часа послышались шаги нескольких человек. Я откинул полу плаща, чтоб легче выхватить клинок, передвинул кинжал на поясе и нащупал метательную звёздочку. Слава Создателю, ничто из смертоносного арсенала не понадобилось.
– Ты совсем одичал, де Бюсси! – шёпотом воскликнул Шико, заключая меня в объятия. – Тебе нужен хороший цирюльник и портной. Жаль, не в Париже. Генрих не реже раза в месяц справляется о твоём самочувствии – не преставился ли наконец. Идём же! Она ждёт.
– Не торопись, mon cher ami. Расскажи кратко, что здесь творится. Сам понимаешь, я не в том положении, чтобы наносить светские визиты и расспрашивать по всему дворцу о положении дел. Живо отправлюсь на виселицу как гугенотский шпион.
Шико загадочно покачал головой и чуть ли не силой потащил меня к покоям королевы. Ясно, получил приказ держать в неведении. Всё нужное сообщит королева Луиза. Он явно забыл о моём упрямстве.
– Придержи лошадей. Мне срочно нужен Чеховский.
Мой провожатый словно споткнулся о невидимую стену.
– Этот двуличный польский слизняк? Ты же помнишь…
– Ещё как помню. Заточение в Вавельском замке произошло в числе прочего из-за его доноса. Едва не пришиб мерзавца, если бы не ты. Но без его осмотра я не осмелюсь предстать перед её величеством.
Бывший шут, а теперь высокородный дворянин из свиты королевы, он отскочил на два шага как ошпаренный. Конечно, в окопах войны я вполне мог подцепить любую заразу. Пусть так и думает. Шико знает, что я догадался – он гораздо раньше меня был осведомлён о наушничестве Чеховского, но не предупредил, поэтому о прежнем доверии не может быть и речи, но лучше делать вид, словно отношусь к бывшему другу точно так же, как под Лодзью, когда мы втроём сражались против целого отряда. Обратился к нему по имени, как к ближнему своему.
– Жан, я не шучу. Приведи поляка.
Высокий, изрезанный и словно сдавленный в висках лоб Шико пересекла новая морщина. Ему нет и сорока. Жизнь истрепала его тело лет на шестьдесят.
– Он на половине короля! Дьявольщина… Скорей всего – дрыхнет рядом с жёнушкой.
Прозябание в Лувре отупляет? Придётся подсказать.
– Так вызови ради королевы. Занемогла, мол. Или я буду вынужден вернуться в Беарн.
Шико закатил глаза и в самых крепких выражениях объяснил, что повлечёт за собой срочный ночной вызов врача к августейшей особе. Их здоровье – главная тайна государственной политики!