Шрифт:
========== Ночь 1. «Укус Дракулы» ==========
Всё началось не со зла,
Всё началось как игра.
Но лестницу в небо сожгла,
Плата за стыд твой и страх.
Страх сжал горло скользкими пальцами, заставляя вновь прохрипеть от фантомной боли. Разодранные в крови пальцы скребли по шелушившейся сырой стене изолятора, что изредка применялся в качестве «шоковой терапии» для особо нерадивых пациентов. А пациент хрипел молящим сорванным голосом, бормоча под нос известные лишь для него одного сакральные строчки, лежа на боку лицом к стене и смотря дрожащим и не мигающим
Дверь проскрипела, пророча зло. Медсестра бальзаковского возраста, чинно поправив съехавшие очки, другой рукой прижимая толстенную папку, толкнула дверь бедром, голосом строгого врача крякнув:
— На выход, несчастная ты жертва Носферату, час прошел, я надеюсь, ты понял, что пытаться проткнуть бедного Като вилкой, потому что он якобы очередное порождение дьявола, никак не благоприятствует твоему выходу из нашей клиники. И да, мы снова обнаружили в твоей койке под подушкой чеснок. Другие пациенты отказываются спать в одной с тобой палате! Хочешь обратно на верхний этаж отправиться в смирительной рубашке к буйным? Так я тебя пинком под зад отправлю!
Но монолог, полный искренности и драматичности, остался неоцененным, больной сжимал крестик, продолжая хрипеть незнакомые строчки.
— Что это с ним? — возле карцера остановилась молоденькая медсестра, все еще перепуганная и не привыкшая за неделю работы к безумной изнанке этого мира.
— Этот? Потенциальная жертва вампира! — закатила глаза бойкая женщина, пожав плечами. — Свято верит, что скоро за ним явится вампир, чтобы отомстить за что-то там. Вон даже крест попросил и выучил молитвы на латыни, и теперь бормочет как самый настоящий одержимый дьяволом.
Молоденькая медсестра, еще не лишенная годами работы сочувствия, ринулась к пациенту, рухнув на колени и легонько толкнув того в плечо. С двери ей казалось, что перед ней тщедушный истощенный старик, но лицо человека оказалось совсем юношеским, просто осунувшееся и посиневшее, давно не ласкаемое дневным светом.
— Он придет за мной, — прекратив бормотать молитву, прошептал юноша. — Мы не должны, не должны были его бросать. Это плата за наши грехи. Ад поднялся на землю, чтобы мы искупили свои грехи за стыд и страх.
Он не чувствовал течение времени, жизнь сжалась в один комок из страха и ожидания. Просто день сменялся ночью, а ночь — днем. Не важно где — в палате, гостиной, в душевой или карцере. Он считал тиканье стрелок часов, где бы они ни были. Как и сейчас, когда две безликие женщины, чьи лица не имели для него значения, вывели его в гостиную, наполненную такими же больными. Если он и болен, то только ожиданием. А смерть на зло оставила его на десерт, будто это он совершил самый тяжкий грех.
— Новое убийство потрясло город, — донесся отрывок репортажа на канале, на который переключил дежурный, решив, что пациенты заняты игрой в карты. И телевизор извергал утренние новости ненавязчивым
— Ночью тело студентки обнаружили посаженным на кол у входа в отель. По предварительным данным девушка была жестоко изнасилована, обескровлена, после чего зверски убита. Это не первое убийство…
Звук почему-то пропал, и пациент не сразу понял, что заглушил его он сам — истеричным вырвавшимся хохотом, привлекшим всех остальных, включая выронившего пульт дежурного. Он смеялся и полз к телевизору, вцепившись в него разодранными ногтями.
— Последний. Я последний. Он убил их всех. Он идет! ИДЕ-Е-ЕТ! — сорвавшийся визг потонул в слюне, когда «жертву Носферату» подхватили под мышки, оттаскивая прочь из гостиной, пока безумие не передалось другим пациентам.
Смирительная рубашка села как родная кожа, а больной продолжал счастливо улыбаться и кричать: «Он идет!».
Вбежавшая медсестра, поинтересовалась одним из пациентов, и когда ей указали на уведенного буйного в смирительной рубашке, которого благополучно довели до лифта, девушка бросилась вдогонку.
— Простите! Меня просили передать, что к нему посетитель!
Прибывший лечащий врач сурово нахмурилась — до этого у проблемного пациента гостей не было.
— Кто там? Он сейчас не в состоянии разговаривать.
— Молодой человек очень просил о встрече, мол, сегодня он должен уехать и хотел бы повидать старого другого. Он представился Орихарой Изаеей.
Уголки губ пациента нервно дернулись, изогнувшись в глумливой улыбке, смех взорвался как надувшийся шарик, заполнив безумием психиатрическую больницу.
***
Три месяца назад.
— Я не понимаю, как могут возбуждать два шпехающихся мужика! — возмущенно заявил атлетического телосложения молодой человек в короткой клетчатой юбке.
— Ты ничего не понимаешь, гомосексуализм — исторически сложившееся явление, он так же естественен, как твоя сверкающая плешь, — гордо заявила мадемуазель со светлыми хвостиками, развевающимися по ветру.
— Нет там у меня никакой плеши, ты все заливаешь! — оскорбленно парировал оппонент, поправив шелковистые пряди белокурого парика. К слову — проспоривший друзьям и вынужденный теперь разгуливать в школьной женской форме с до брутальности небритой щетиной и с глубоким декольте, которому позавидовала бы любая Мэри Сью.
— Что это вообще за слово такое «шпехаемся»? — заумничал юноша, поправляющий очки доминатором — оружием будущего из вселенной Психопаспорта.
— Глубоко сожалеем, что оскорбляем ваши филологические чувства, примите наши сожаления с глубоким прискорбием и… — попытался разбавить обстановку Брейк из Сердца Пандоры.
— Хочешь сказать, что канонных мужских пар не существует? — не унималась оскорбленная душа в образе Мисы-Мисы из Тетради Смерти, желающая спаривать все, что движется в радиусе одного километра.