Деда Мороза не бывает
Шрифт:
Сашка опять замерла. Красивая Светка! Такая красивая! У нее ярко-синие глаза. У нее черные пречерные волосы длиной ниже пояса. У нее коса из тех волос — толщиной с Сашкину руку. А у Сашки волосы с лета выгоревшие, светленькие, легкие, пушистые. "Одуванчик"- говорила мама. Вчера был мэйл от папы. Он, как всегда очень четко и подробно, описывал, как они работают и главное сказал, что отпуск им дают, и что вот-вот, и что если не на сам Новый год, то все равно зимой. Значит, они побегают на лыжах, покатаются с горки, поиграют в снежки… А мама будет стоять наверху и смеяться
— Иди уж, — раздалось приоткрывшейся двери в предбанник. — Мы тут с Митревной посидим, косточки погреем. Поболтаем о своем…
— Добрый вечер, баб Мань! — крикнула Сашка, проскальзывая под бабушкиной рукой.
— Ух, ты какая выросла-то! мать и не узнает, когда приедет! Чем ты ее кормишь, мой-то Мишка все мелкий какой-то…
— Это потому, баб Мань, что девочки взрослеют раньше! Нам объясняли, — рассмеялась Сашка, вытираясь большим легким специально банным полотенцем, впитывающим влагу, как сухая губка.
Сашка задумалась о губке, не переставая одеваться. Губка — она же растение и животное. И потом, губки у них тут не водятся. И если так написать, то кажут, что погналась за красивостью, но использовала неверное сравнение. В песок? Нет, когда капля дождя падает на песок, она не исчезает сразу, а сначала сворачивается в комочек, покрытый черной влажной пылью, а потом уже впитывается. А вот полотенце впитывает влагу, наверное, как яблоня в жаркий полдень, в самую жару, когда кидаешь шланг к ее корням и открываешь кран. Вода чуть ли не шипит, вытекая, впитываясь в горячую растрескавшуюся землю.
Одеваться было легко, потому что банник не перепутал ничего и не связал узлом штанины и не вывернул рубашку. Сашка заранее положила для него на лавку кусок ржаного хлеба, посыпанный солью. А то ведь мог и пошалить. Банники — они самые шаловливые из малого народца. Если огородники и домовые и даже овинники — это труженики, то банники — просто хулиганы какие-то мелкие. Могут напугать, стуча в стекло или в стену, могут даже ошпарить. Но Сашка порядок знала, поэтому банник с ней не задирался.
Она вышла из баньки и вдохнула синий морозный воздух.
Чуть подморозило, и под ногами снег скрипел, как канифоль, которой натирают смычок скрипки. Сашка не играла сама, но Мишка на всех концертах выступал, и она ему даже помогала и сама ш-ш-ших, ш-ш-ших натирала смычок вкусно пахнущей канифолью.
А Сашка больше любила театр. В студии, когда они представляли что-нибудь, ей всегда давали подвижные роли.
Играли они спектакли в бывшей церкви. Очень старой, помнящей все войны, заново восстановленной, побеленной, получившей синий в золотых звездах купол. Справа там был зал, а слева комнаты для студий и кружков, и еще библиотека с настоящими книгами. Эти книги на руки не давали — надо было читать здесь, под присмотром батюшки. Его было положено звать по имени-отчеству, но Сашка с ним дружила и называла просто "батюшкой". Он носил рясу и красивый блестящий крест. И присматривал за церковью и сидел в библиотеке.
Сашка приставала к нему, начитавшись книг:
— Батюшка, а что же ты тут в библиотеке, а в церкви не служишь?
— Моя работа — моя служба, — отвечал он легко и улыбчиво. — Тут, смотри, Александра, вера…
Он поднимал палец вверх, к куполу.
— А вот тут — знание.
Обводил тем же пальцем вокруг себя, на полки показывал.
— И я так скажу, что вера со знанием — они вполне могут ужиться.
— Но ты же не служишь все равно? По-настоящему?
— А кому? — удивлялся батюшка. — У нас даже бабки — грамотные. Они вон даже на Пасху не в церковь идут, а, понимаешь, в библиотеку. А я как раз тут. Кому слово скажу, кому — два. Кого выслушаю, кого вразумлю. Вот и служба моя. А не в том она, чтобы в золоте кругами ходить и кадилом махать.
— И кадило у тебя есть, — с восхищением спрашивала Сашка.
— Все есть, Александра. А иначе — какой же я батюшка? — смеялся он.
Сашка сидела перед коммом и ждала сеанса связи с учителем. Он принял вызов, но сообщил, что — пять минут. Значит, пять минут. У него все строго и точно. Ну, вот. Экран мигнул. Учитель улыбнулся с него:
— Что Саш, в бане была?
— Ага, грелась.
— Ну и правильно. Баня — она вещь полезная, а уж зимой — вдвое.
Вот и все, в сущности, что он сказал не по делу, а Сашке сразу стало тепло и приятно разговаривать. Как с родным почти.
А учитель разобрал ее последние работы, похвалил за "этнографичность и реалистичность", дал направление, объяснил, в чем Сашка еще путалась, скинул ей на диск задание, обсудил, подробно и со вниманием вслушиваясь, варианты разных занятий. Посмеялся с ней вместе, когда она рассказывала о сегодняшней схватке с братьями.
— Ты не поссорилась с ними? — насторожился.
— Да вы что! Мы же… Мы же друзья на всю жизнь! — чуть не закричала Сашка. — Да у нас такие отношения!
Учитель смеялся, а потом перевел взгляд и поздоровался Сашке за спину.
Сашка не успела оглянуться, как на нее налетели со спины, обняли, прижали к холодному, поцеловали в губы сладко и ароматно, а потом папка подхватил ее на руки, как маленькую, и стал кидать вверх, а она визжала в голос и счастливо хохотала до изнеможения.
Вот это будет Новый год!
С родителями, с бабушкой, с друзьями, со снегом, с Дедом Морозом!
— …И еще один вопрос, Марк Александрович, — школьный психолог, рослый и крепкий мужчина в строгом сером костюме клюнул носом очередную страничку своего дневника.
Мог бы очки надеть, если уж такой слепой, — подумал Марк, сдерживая зевоту. Скучно, нудно, но все равно необходимо регулярно посещать школу и интересоваться делами своего несовершеннолетнего ребенка. Он уже прошел по учителям, переговорил с завучем, а теперь сидел перед столом в маленьком, только на два человека, кабинете психолога.
— Скажите, что читает ваш Евгений?
— По программе. Все, что задают, он читает от и до. Я проверяю всегда.
— А сверх программы? Что он читает не по обязанности, а для себя?