Деде Коркут
Шрифт:
Деде Коркут кончил говорить, отложил кобзу, спокойно посмотрел на свою могилу, медленно вошел в нее, лег. Из чащи лесной выползла пестрая змея и, шипя, поползла к могиле. Деде Коркут, закрыв глаза, ждал. Вдруг издалека послышались голоса, он поднял голову.
К нему шли старая женщина и юная девушка. У обеих волосы были растрепаны, обе плакали, причитали. Одна из них была статная Бурла-хатун, другая — Гюнель. Бурла-хатун заклинала:
— Текут воды твои, гора Газылык. Пусть остановятся!РастутИ природа покорялась материнскому заклятию: текущие воды пересыхали, травы желтели, цветы увядали, олени падали на бегу.
Бурла-хатун говорила.
— Где ты, мой сын, мой Турал? Среди мертвых я тебя не нашла, среди раненых не сыскала. Рухнул ли ты с отвесных скал? Стал ли добычей льва в камышовых зарослях? Сын мой, сын, о мой сын, где ты, знала бы я! Травы-чеснока я не вкушала, а утроба моя горит. Желтая змея меня не коснулась, а белое тело мое чахнет. Единственного сына моего не видать рвется моя печень! Мало ли мне было горя с Газаном! Дал мне господь горевать и о сыне. Стада красных верблюдов прошли. Прошли и их верблюжата с ревом. Моего верблюжонка я лишилась, реветь ли мне? Табуны кавказских коней прошли. Прошли и их жеребята с ржанием. Моего жеребенка я лишилась, ржать ли и мне? Отары белых овец прошли. Прошли и их ягнята, блея. Моего ягненка я лишилась, блеять ли и мне? Сын мой, господи, куда девался? Ответь хоть ты!
Они подошли к Деде Коркуту. Но Деде Коркут не смотрел на них. Деде смотрел — по ту сторону горы вороны и ястребы то взвивались в небо, то снова падали вниз. Деде Коркут сказал Бурле-хатун:
— Ханум, — сказал он, — пойдем на солнечную сторону горы.
Они поднялись на вершину, спустились в долину. Увидели, что Турал лежит в ущелье. И конь с ним рядом.
Вороны-стервятники, привлеченные запахом крови, пытаются сесть на парня, но конь, брыкаясь, отгоняет их.
Бурла-хатун бросилась на тело своего сына.
Деде-Коркут осмотрел рану Турала.
— Ханум, не бойся этой раны, — молвил он. — От такой раны парень не умрет. Материнское молоко и горный цветок — вот снадобье для его раны.
Потом он сказал Гюнель:
— Дочка, поднимись на гору, нарви цветов, принеси и приложи к ране жениха.
Гюнель, прикрываясь от взоров горного пика чадрой, вскарабкалась по склону. Грудь горы была совершенно голой — ни травинки, ни цветочка. Сколько ни ходила Гюнель, ничего не нашла.
Бурла-хатун сдавила грудь, давно не знавшую молока. Молока не было. Снова сдавила. Молока не было. В третий раз сдавила. Закапало молоко, смешанное с кровью.
Мать брызнула три капли на губы Турала.
Обращаясь к утесу, на котором не росло ни травинки, ни цветочка, Гюнель взмолилась:
— Мой высокий утес, мой прекрасный утес! Матушка моя говорила, что ты для всех нас, огузских девушек, — свекор. Не пожалей для раненого джигита травы и цветов, гора Газылык!
В тот же миг утес покрылся цветами и травами, зеленое смешалось с желтым, желтое — с красным. Гюнель стала рвать траву, собирать цветы, подбежала к Туралу, выжала из цветов сок, капнула две-три капли на рану Турала.
Турал медленно открыл глаза, в тумане увидел свою мать, увидел возлюбленную, увидел Деде Коркута, увидел своего верного коня, цветущие долы, чистое небо, увидел мир, улыбнулся.
Деде Коркут, Бурла-хатун, Гюнель и Турал спустились с горы. На поле битвы все изменилось.
Гараджа Чабан перекатывал безликие камни в сторону. На очищенной от камней пустоши на паре быков люди вспахивали землю, покрикивая: «Холавар!» Гараджа Чабан в тяжком поту очищал землю от каменных осколков. Ему помогал сын его, подросток.
Деде Коркут молвил:
— Чабан, друг мой, что ты такое делаешь?
Гараджа Чабан отвечал:
— Очищаю землю, Деде Коркут. Ты знаешь, что сказал мне мой сынок? Полно, говорит, отец, кочевать, воевать. И я подумал: а ведь он прав! Обоснуемся на этой земле раз и навсегда, будем пахать эту землю, сеять, жать, есть, пить. Как по-твоему, Деде?
Деде Коркут молвил:
— Чабан, ты прав! Земля наша вынесла много горя. Много погибло наших воинов, джигитов. Я было совсем помирать собрался — вижу, не все мы погибли! Мы еще живы и будем жить, останемся, умножимся. Сын у тебя как львенок, он тебе опора, защита!
Чабан спросил:
— Деде, этот мальчик заслужил ли имя?
Деде Коркут отвечал:
— Да, он достоин имени. На этом поле большая рать полегла, малая рать уцелела. И видишь, оставшиеся борются! Среди них твой сын. Я даю ему имя Азер — «малая рать». Пусть будет больше Азеров, пусть дадут они жизнь этой земле!
Деде Коркут взглянул на Азера и еще сказал. Послушаем, что он сказал.
— Сынок, Азер, знай: чтобы земля стала отчизной, стала отечеством, нужны два дела. Первое: в эту землю надо сеять, с этой земли собирать. И второе: надо ее защищать от врагов. Землю, которую ты не смог защитить, не стоит засевать, на ней не пожнешь урожая. А землю, которую ты не засевал, не стоит защищать.
Гараджа Чабан молвил:
— Сын мой, Азер, крепко запомни эти слова!
Деде Коркут продолжал:
— Чабан, ты затеял большое дело, хорошо за него взялся. Поднимись на гору, разведи на вершине три костра. Когда горит один костер, на пир народ собирается; когда два костра — защищаться от врага собирается. Пусть теперь, увидев три костра, все с сохой собираются. Пусть знают, что время идти работать!
Гараджа Чабан сел на коня, поскакал на вершину. Деде Коркут молвил работающим людям:
— Удачи вам! Да будет земля наша плодородна! Деревья наши тенистые да не иссохнут! Воды наши журчащие да не иссякнут! Чтобы не иссякала наша надежда! Чтобы не обламывались наши крылья! Пусть огонь наш горит вечно!
На вершине Высокой горы пылали три костра. Гараджа Чабан стоял у костров и радостно смотрел вокруг.
У подножия горы Деде Коркут, Бурла-хатун, Турал, Гюнель, Айсель, Азер и все, кто остался в живых, радостно смотрели на эти костры.
На вершине дальней горы тоже загорелись три костра.