ДЕДские народные сказки, или Были-небыли про то, где были — не были

Чуманов Александр Николаевич

И поплыли. Однако скоро сказка сказывается, да не скоро до Антарктиды дочапаешь. Даже на современном дизель-электроходе ледового класса. Хорошо, хоть на судне были до мельчайших подробностей продуманы быт и досуг. Могли ведь возникнуть нездоровые тенденции и болезненные пристрастия, а так — нет. Плавание прошло на высоком морально-идейном уровне, о чем сама-то далекая Родина отважных и довольно старомодных полярников уже на момент их отплытия бесповоротно, скорей всего, позабыла. Таким образом, родители Иванушки еще и за то должны были благодарить судьбу, деда да и Родину, наконец, что сын их на длительное время избавлен от тлетворного влияния.

За

время плавания Иванушка с дедом еще много чему полезному научились, прочитали значительное количество умных книг, просмотрели около сотни кинофильмов про предыдущую в основном экономическую формацию и нашли, что формация была, пожалуй, не настолько и плоха, как считалось на Родине. А еще, когда пересекали экватор, был традиционный «праздник Нептуна», и новичков, искупав, торжественно посвятили в моряки, а заодно — в полярники. А еще однажды на тридцатой примерно параллели встретилось стадо последних синих китов, совершавших очередную миграцию в район острова Лабрадор. И полдня корабль двигался параллельным курсом, любуясь впечатляющим зрелищем да слушая бредовую сказку шизанутого патологоанатома про то, как он со своим внуком однажды был проглочен таким же примерно животным, только обитающим в пресноводном и совсем небольшом водоеме, но при этом ни патологоанатом, ни палеонтолог не погибли, порукой чему — их участие в данной экспедиции.

В общем, долго ли, коротко ли, но однажды Антарктида со всей неотвратимостью вплотную притиснулась к борту дизель-электрохода. В смысле, конечно, не сама она, но лишь так называемый припай. Лед, в смысле. На него и выгрузились со всем скарбом — вездеходами, научным оборудованием, припасами всякими. И корабль, пользуясь благоприятной ледовой обстановкой, поспешил покинуть опасные для судовождения места. Хотя, конечно, он еще захватил со станции предыдущих зимовщиков, которые чуть поголовно с ума не посходили, пока дожидались, когда их, а также результаты их работы отсюда заберут. А также — Иванушку и деда очень растрогала и позабавила эта милая старомодная традиция — корабль повез на родину письма остающихся зимовать, написанные в процессе плавания. Они же ни одного письма никому не написали, потому что им никто не догадался подсказать, о чем потом не раз пожалели…

Нет, разумеется, погрузка-выгрузка длилась не один день, а несколько, горючку только на тягачах возили да возили, но нельзя же рассказывать об этом тоже несколько дней, тем более что наше повествование и так что-то недопустимо затягивается, а кое-кому уже давно уснуть пора…

Короче, устроились на новом месте, обопнулись, что называется, да и — за дело. Дел-то — невпроворот. Тем более — пока погода. Иванушка с дедом, пока нет работы по специальности, взялись было другим помогать, но от них чаще всего отмахивались. Мол, мешаетесь только. Либо, наоборот, заваливали неквалифицированной тяжкой работой. Чтоб, видимо, в другой раз подумали, прежде чем приставать.

Ну, и ладно, сказали сами себе наши герои. И решили просто жить в Антарктиде. Раз уж так случилось. Раз уж черт их дернул сюда припереться, где голимое белое безмолвие и такая же, похоже, тоска.

Правда, на самом берегу табунились пингвины, которых можно легко ловить, маленько мучить и снова на волю выпускать, а еще иной раз неплохо покататься в окрестностях станции на коньках-снегурках — распахнешь, если не очень холодно, куртку пошире и катишь, как на буере — ветер-то в Антарктиде не стихает почти никогда. Хотя, конечно, потом возвращаешься против ветра и невольно

вспоминаешь поговорку: «любишь кататься — люби саночки возить». Хотя Ванька в этих случаях пускался на свою обычную хитрость — ныл да ныл, что устал, что больше шагу не может сделать, и деду приходилось становиться для внука попутным как бы ветром — в спину его толкать до самой станции.

Конечно, начальник станции несколько раз пенял деду, мол, что ты, ей-богу, как пацан; пугать пытался, мол, здесь у нас такие глубокие трещины бывают, что провалишься и поминай как звали; мол, бывали случаи. А дед на это все — поминутно помня, что уж здесь-то начальству от него так легко, как раньше, не избавиться — отвечал кротко, но дерзко: дескать, ну, ладно, давай, я тебя тогда анатомирую! Заодно намекая, что не он себе такую профессию выбрал, а тот, кому теперь и расхлебывать. И начальник отставал, махнув на деда рукой. Мол, что с такого возьмешь. Мол, известно ведь, по чьей протекции эти дед с внуком тут, мол, когда такое вот чудо оказывается во главе огромной державы, то — конечно…

И вот однажды в очередной раз затеяли патологоанатом с палеонтологом на коньках кататься. Дул ровный и теплый-теплый, пахнущий океанскими просторами норд — большая редкость в этих местах — солнышко жарило сутками напролет, так отчего б не порезвиться в преддверии неотвратимо подступающей беспросветной и почти бесконечной зимы. И укатились они далеко-далеко — никогда прежде не отваживались так, однако ничто ничего особенного не предвещало, и думалось: а, вернемся как-нибудь потихоньку, подумаешь!..

Но тут вдруг без всяких предварительных признаков как рванул порыв леденящего зюйда, как потемнело все вокруг, как разыгралась колючая вьюга, вихри снежные крутя!..

Конечно, Иванушка с дедом моментально куртки застегнули и капюшоны на головы накинули, тормознули, само собой, да где там — дуло, как от реактивной турбины, выработавшей ресурс и приспособленной напоследок взлетно-посадочную полосу чистить от снега и льда. То есть — не устоишь на ногах. И понесло, покатило наших героев все дальше и дальше от спасительных домиков, которые, впрочем, почти сразу исчезли во мгле. А ведь бывалые люди предупреждали о коварстве Антарктиды, но что для нас, большинства людей, чужой опыт — так, нечто занятное, но совершенно бесполезное…

И докатились они до обещанной начальником трещины, и канули в нее. Друг за дружкой. Ладно, хоть стенки трещины были не отвесными, как они себе это представляли, а будто — склоны горы, так что не шмякнулись они вниз и не разбились в лепешку, но достаточно мягкую посадку произвели. Тем более что там, на низу, тоже мягко оказалось. И, что совершенно невероятно, вполне светло. То есть мертвенно-голубоватый свет струился от висящих по стенам светильников, да сияли, слегка слепя, крупные, тоже голубоватые буквы: «The arrival-hall. Welcome!» А Иванушка и дед лежали на чем-то вроде толстого мягкого мата, и сверху еще осыпалось облако снега, которое они, катясь кубарем по наклонной, увлекли за собой.

Кое-как выбрались из поролоновых, судя по всему, объятий, ступили на твердый пол, озираясь. Мол, где это мы? И подумали, что неудивительно, об одном.

— Дед, — чуть раньше обрел дар речи внук, но первые слова произнес полушепотом, — что написано?

— «Зал прибытия», кажись. Да еще, кажись, «Добро пожаловать!»… — Хотя дед познаниями в иностранных языках, как уже говорилось, обладал весьма скудными, но их, однако, хватило, чтобы перевести надпись на световом табло.