Дедушка-именинник

Богатый ддушка купецъ Иванъ Анисимовичъ Валовановъ былъ именинникъ. Утромъ ддушка сходилъ въ приходскую церковь къ ранней обдн, поставилъ на рубль свчей къ мстнымъ иконамъ, вынулъ часть изъ просфоры о здравіи «Іоанна со чады и внуки», намнялъ мдныхъ денегъ на полтину и роздалъ ихъ нищимъ на паперти и къ девяти часамъ утра вернулся домой пить чай, облачившись въ бличій халатъ.

Въ девять часовъ утра ддушка перешелъ въ свой кабинетъ, слъ къ письменному столу, вынулъ изъ ящика пятьдесятъ серебряныхъ рублевиковъ, заране приготовленныхъ, разложилъ ихъ въ пять стопокъ по столу и сталъ ждать поздравителей, просматривая газеты сквозь круглыя серебряныя очки.

Ддушка былъ вдовъ, имлъ трехъ женатыхъ сыновей, двухъ замужнихъ дочерей и великое множество внуковъ и внучекъ отъ сыновей и дочерей, но жилъ одинъ со старикомъ артельщикомъ и

кухаркой въ маленькой квартирк изъ четырехъ комнатъ, въ одномъ изъ своихъ многоэтажныхъ домовъ, которыхъ у него въ Петербург было одиннадцать и оцнивались они въ сумму боле чмъ въ семь милліоновъ. Ддушк шелъ семьдесятъ седьмой годъ, но, не взирая на это, онъ все-таки выводилъ двнадцатый шестиэтажный домъ на пустопорожнемъ мст, гд-то на окраин, которое онъ когда-то пріобрлъ за безцнокъ. Торговлей ддушка теперь вовсе не занимался, а когда-то торговалъ винами, фруктовыми и гастрономическими товарами, имлъ отдленіе для распивки вина на мст и подачи постителямъ холодныхъ закусокъ. Торговлю свою ддушка давно уже передалъ, занявшись учетомъ векселей, покупкой домовъ и пустопорожнихъ мстъ и перепродажей ихъ, выдачей денегъ подъ закладныя на дома имнія, и въ короткій срокъ удесятерялъ свой капиталъ. Къ торговл своей старикъ Валовановъ сыновей своихъ никогда не подпускалъ, опасаясь хищенія. Сначала они служили приказчиками и конторщиками у другихъ купцовъ, а теперь ничмъ не занимаются и живутъ на средства, которыя имъ отпускаетъ старикъ, правда, очень ограниченныя. Даетъ старикъ имъ и квартиры въ своихъ домахъ, но небольшія и непремнно на задворкахъ. Ддушка скупъ. Онъ самъ всегда отличался умренностью и аккуратностью, къ тому-же пріучалъ и своихъ дтей. Впрочемъ, двухъ своихъ дочерей онъ выдалъ, надливъ хорошимъ приданымъ. Сыновей своихъ онъ не допускалъ даже и до завдыванія домами, боясь хищенія, хотя сыновья его никогда ни мотами, ни кутилами не были.

— Оттого они и живутъ добропорядочно, что у нихъ никогда большихъ денегъ въ рукахъ не бывало. А дай-ка имъ деньги-то большія, такъ они тоже, братъ, ухать начнутъ! — говорилъ ддушка.

Всми домами Валованова завдывалъ обрусвшій нмецъ архитекторъ Егоръ Егоровичъ ІІІтрикъ, человкъ удивительно покладистый, двадцать лтъ уже терпливо выносящій вс попреки старика въ утайк чего-то, хищничеств и грабительств, хотя и представлявшій ежемсячно и ежегодно замчательно подробные и аккуратные отчеты и ничего до сихъ поръ не нажившій.

Старикъ Валовановъ зналъ это, но попреки Штрику все-таки длалъ, чтобъ запугать его на будущее. Платилъ онъ, впрочемъ, Штрику весьма приличное жалованье.

Денежными длами старикъ самъ занимался, имлъ почти по всмъ банкамъ несгораемые ящики, гд хранилъ свои капиталы и документы, и куда здилъ стричь купоны отъ процентныхъ бумагъ. здилъ онъ въ банкъ каждый день, здилъ на извозчикахъ и никогда лошадей своихъ не держалъ. Дома приближеннымъ его лицомъ былъ тоже вдовый старикъ артельщикъ Трифонъ Савельевъ, лтъ на десять, впрочемъ, моложе хозяина и, въ чаяніи будущихъ благъ, ожидая, что Валовановъ откажетъ ему по духовному завщанію изрядный кушъ за его врную службу, выносилъ съ истиннымъ христіанскимъ терпніемъ всю его воркотню, брань и попреки въ любостяжаніи. Служилъ Трифонъ Савельевъ у Валованова уже боле тридцати лтъ, сначала при фруктовой торговл, и въ настоящее время при Валованов былъ все: и камердинеръ, и разсыльный, и секретарь и завдующій квартирой. Сыновья Валованова не любили Трифона Савельева, говорили, что у него «прилипло къ пальцамъ много стариковскихъ денегъ», но обращались съ нимъ почтительно, заискивали и искали протекціи… Трифонъ Савельевъ на самомъ дл имлъ большое вліяніе на старика Валованова, хоть и выслушивалъ отъ него брань и попреки. Часто говаривалъ онъ Валованову:

— А вотъ возьму плюну да и уйду отъ васъ, въ деревню на покой уду, такъ кто тогда при васъ останется? Мн что… Я теперь свои артельныя деньги выну, такъ мн въ деревн на весь вкъ хватитъ.

— Ну, ну, ну… Расходился… завелъ колесо. Слышали мы это все, слышали… — бормоталъ Валовановъ уже боле спокойнымъ голосомъ, прибавлялъ: «экая горячка, экій порохъ-старикъ»! — и умолкалъ.

Къ пріему поздравителей у Валованова въ столовой накрывалась закуска, ставилось нсколько бутылокъ дешеваго вина, красовался большой копченый сигъ на блюд и дв большія кулебяки, заказанныя въ трактир — одна съ говядиной и курицей, а другая съ вязигой и рыбой, об холодныя, да кухарка варила огромный кофейникъ кофе.

И вотъ Валовановъ сидитъ у себя въ кабинет и ждетъ родственниковъ-поздравителей. По его разсчету, прибыть должно человкъ тридцать. Сначала должны пріхать часовъ въ десять утра сыновья съ женами

и дочери съ мужьями и привезти съ собой младшихъ дтей, не ходящихъ еще въ школу. Затмъ, посл двухъ часовъ дня, должны прибыть внучата гимназисты и гимназистки. Еслибы эти послдніе пришли раньше, то ддушка заругался-бы, зачмъ пропустили уроки, и отпустилъ-бы ихъ домой, не давъ ничего на гостинцы. Кабинетъ старика Валованова. былъ очень бдно убранъ и скоре напоминалъ келью іеромонаха-казначея въ монастыр. Письменный столъ потемнлаго краснаго дерева на шкафчикахъ. Въ углу кіота-божница такого-же краснаго дерева на двухстворчатомъ шкафу, съ десяткомъ иконъ въ серебряныхъ окладахъ, съ теплящеюся передъ ними лампадой и нсколькими гнздами для свчей, въ которыхъ стояли огарки желтаго воска… Мебель, состоящая изъ креселъ и дивана, была жесткая, безпружинная, крытая порыжлымъ зеленымъ сафьяномъ. У стны стояли полки съ торговыми въ массивныхъ переплетахъ книгами, на стн висли фотографическія карточки въ дешевенькихъ рамкахъ и большой портретъ какого-то архіерея. На противоположной стн помщался его собственный, Валованова, портретъ, сдланный масляными красками лтъ двадцать назадъ, въ полинявшей уже золоченой рам — портретъ очень плохой работы. Кром стола, была высокая конторка, тоже стараго краснаго дерева, на жиденькихъ ножкахъ. На ней лежали книги и счеты съ крупными костяжками. Цлый рядъ шпилекъ на стн около письменнаго стола былъ покрытъ запыленными счетами, обрывками бумажекъ съ надписями, квитанціями. На стол красовалась старинная бронзовая чернильница въ форм рыбачей лодки съ садками и стояли два бронзовые подсвчника, изображающіе колонны въ стил ампиръ и очень дешевенькая лампа подъ блымъ стекляннымъ абажуромъ. На окнахъ были жиденькія блыя кисейныя занавски. Самымъ дорогимъ предметомъ въ кабинет былъ желзный, такъ называемый несгораемый денежный шкафъ.

И въ этой старинной суровой обстановк сидлъ сдой какъ лунь старикъ Валовановъ, безъ малйшей еще проплшины въ волосахъ на голов, съ сдой, даже уже пожелтвшей бородой и съ краснымъ здоровымъ лицомъ и нсколько съузившимися слезливыми глазами.

Въ прихожей раздался звонокъ.

Въ прихожей долго раздвались, а ддушка сидлъ и ждалъ. Наконецъ, въ кабинет показалась голова ряда поздравителей. Это былъ средній сынъ старика Андрей съ женой и дтьми. Впереди шли ребятишки — одинъ въ красной канаусовой рубашенк съ золотымъ поясомъ, другой — въ матросскомъ костюм, третій — въ курточк съ бранденбурами и кисточками, двочка, съ подрзанными волосами подъ круглой розовой гребенкой, въ розовомъ коротенькомъ платьиц и, наконецъ, и родители ихъ — уже съ изрядной просдью очень тощій сынъ Андрей и грузная, толстая супруга его Гликерія Федоровна, въ шелковомъ плать, при часахъ на груди, съ множествомъ брилліантовыхъ колецъ, которыми были унизаны пальцы рукъ.

— Здравствуйте, папаша… Съ ангеломъ васъ поздравляемъ, — проговорилъ Андрей, поцловавъ у отца подставленную имъ руку и протянутую волосатую щеку.

— Съ превеликимъ днемъ вашего ангела, папенька. Дай вамъ Богъ быть здоровымъ, — произнесла Гликерія и поцловалась со свекромъ.

Дти тотчасъ-же выстроились въ шеренгу, и старшая двочка въ розовомъ платьиц начала читать поздравительное стихотвореніе. Слышались фразы:

«Дай вамъ Боже многи лта „И что-бъ вашъ счастливый вкъ, „Какъ прекрасная комета «Лучезарно-бы истекъ»…

Кончивъ, двочка тотчасъ-же подала ддушк это стихотвореніе, написанное каракульками на голубенькой бумажк. Подалъ такое-же стихотвореніе на темно-желтой бумаг и мальчикъ въ курточк, а остальныя дти подали какіе-то четыреугольнички, сплетенные изъ разноцвтной бумаги. Мать тотчасъ-же произнесла:

— А это ддушк подушечка въ блье, для запаха, для духовъ.

— Гм… — улыбнулся старикъ. — Ддушка-то никогда на своемъ вку и на двугривенный духовъ не покупалъ. Ну, да ладно… Кладите на столъ.

— Эти бумажныя подушечки, ддушка, ужъ надушены и ихъ только въ блье положить, — прибавила опять мать, — запахъ надолго сохранится.

Ддушка тяжело вздохнулъ и сказалъ:

— Ну, садитесь, такъ гости будете.

Ребятишки живо размстились по стульямъ и дивану. Сли и сынъ Андрей съ женой.

Ддушка тотчасъ-же взялъ со стола стопку серебряныхъ рублей и сталъ одлять ими внучатъ:

— Ты, Катя, старшая, такъ вотъ теб два рубля на гостинцы, — проговорилъ онъ.

— Она, ддушка, не Катя. Она Оля. У насъ нтъ Кати. У насъ Оля и Лидія… — отвчала Гликерія Федоровна. — Катя — это у старшаго братца Алекся.