Шрифт:
I
— Баринъ! Вставайте! Семь часовъ… — стучалась въ полуотворенную дверь кабинета горничная и будила спавшаго тамъ дачника.
— М-м-мъ… — послышалось изъ кабинета.
Произошла пауза. Горничная мела полъ въ столовой и умышленно стучала щеткой и громко передвигала стулья. Минутъ черезъ пять она снова подошла къ двери кабинета и заговорила:
— Баринъ! А баринъ! На службу пора. Скоро семь часовъ.
Изъ кабинета послышалось:
— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Покажи…
— Что вамъ показать? — улыбнулась горничная. — Вотъ тоже странные-то… Какъ заспались! Вставайте.
— А во сколько комнатъ? — раздалось изъ кабинета.
— Ахъ, какъ заспались-то! Это просто удивительно. Неизвстно, что говорятъ. Вставайте, баринъ.
— Покажи, покажи… У тебя съ дровами?
— Ну, вотъ, еще того лучше! Баринъ, да вдь вы опоздаете на службу и потомъ сами будете сердиться, — проговорила горничная. — Вставайте!
— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Встаю.
Горничная опять отошла отъ двери кабинета и начала прибирать комнаты. Въ кабинет было попрежнему тихо.
Изъ спальни выплыла барыня. Она была съ заспанными глазами, съ папильотками на лбу, въ юбк и кофт.
— Самоваръ подала? — спросила она горничную.
— Сейчасъ подамъ-съ. Кипитъ и слегка крышечкой прикрытъ, — засуетилась горничная, бросая щетку и тряпку.
— Баринъ встаетъ? — задала вопросъ барыня.
— Три раза будила. Говорятъ: «хорошо, хорошо», а сами не встаютъ.
— Боже мой! Вдь онъ хотлъ сегодня до службы създить на Пески и квартиру Ломатовыхъ посмотрть, а въ двнадцать часовъ у него докладъ, — воскликнула барыня и бросилась въ кабинетъ. — Максимъ Семенычъ! Что-же ты до сихъ поръ дрыхнешь.
— Сейчасъ, сейчасъ… Ты говоришь, что швейцару надо отдльно платить?
— Вставай! Какой тутъ швейцаръ!
— Постой… Погоди… Вдь въ четвертомъ этаж?
— Экъ, тебя! Вставай-же, Максимъ Семенычъ!
Жена схватила его за руку и стала трясти.
— Постой… Дай кухню посмотрть… — бормоталъ онъ.
— Боже милостивый! Можно-же такъ заспаться! А все винтъ, проклятый винтъ! Зачмъ вчера до благо свта просидлъ у Колотушкина? Вставай!
Супругъ поднялся, спустилъ ноги съ дивана, смотрлъ на жену посоловлыми отъ сна глазами и бормоталъ:
— Кухня только мала. Кухарк отгородиться будетъ негд.
— Вставай, вставай! Какая тутъ кухня! Очнись. Одвайся. Кухня какая-то…
— А въ этомъ дом.
— Въ какомъ дом? Вотъ тоже…
— А въ угловомъ.
— Да ты прежде очнись. Вотъ мокрое полотенце… Протри глаза.
Жена шлепнула ему въ лицо намоченнымъ въ вод полотенцемъ.
— Шестьдесятъ рублей съ дровами… — продолжалъ онъ бормотать.
— Фу ты, пропасть! Утирайся, утирайся полотенцемъ-то. И много водки на ночь пьешь. Это тоже нехорошо.
— Швейцару только отдльно платить, а полотеры хозяйскіе.
— Трись, трись мокренькимъ-то, такъ полотеры грезиться
Жена сама начала отирать ему лицо мокрымъ полотенцемъ.
— Фу-у-у! — послышался протяжный вздохъ. — Въ четвертомъ этаж, но всего шестьдесятъ семь ступеней.
— Ужъ и ступени сосчиталъ! — улыбнулась жена — Можно-же такъ спать!
Мужъ пришелъ въ себя отъ сна и умолкъ, начавъ одваться. Жена вышла въ столовую заваривать чай. Онъ шлепалъ въ кабинет стоптанными туфлями и говорилъ:
— Вдь, вотъ, во сн сейчасъ найдешь подходящую квартиру, а наяву вторую недлю по Петербургу бгаю и ничего подходящаго найти не могу. Ахъ, Танечка! Если-бы ты видла, какой хорошенькій кабинетикъ съ каминомъ! И прямо изъ прихожей.
— Да вдь во сн…- откликнулась жена.
— Во сн, во сн. Гд-же наяву такое удобство найти! Спальня тоже въ два окна, и изъ спальной…
— Да будетъ теб. Что тутъ разсказывать! Разсказываетъ, какъ будто онъ и въ самомъ дл нашелъ подходящую квартиру!
— Но, вдь, какъ я явственно все это видлъ во сн! Ахъ, кабы удалось сегодня что-нибудь наяву! Не смотрлъ я еще въ Чернышевомъ переулк, не ходилъ по Лештукову…
— Ты, вотъ, на Пески-то създи, Ломатову квартиру посмотрть, — сказала жена.
— Не поду я туда.
— Отчего?
— Да что-жъ зря здить! Наврное квартира — дрянь. Вдь изъ-за чего-нибудь эти Ломатовы передаютъ ее другому.
— Вотъ дуракъ-то! Понимаешь, Ломатова говоритъ, что они оттого ищутъ случая сдать ее, что она мала имъ. У нихъ приращеніе семейства, и имъ одной комнаты не хватаетъ.
— Вздоръ!
— Ломатова говоритъ: «я чуть не со слезами ршаюсь сдать эту квартиру».
— Крокодиловы слезы. По ныншнимъ временамъ, матушка, у кого хороша квартира и недорога, тотъ ея держится и не ломаетъ мебель перевозкой.
— Да вотъ мы, напримръ.
— Экъ, хватила! На насъ набавили, двадцать рублей въ мсяцъ набавили. Кабинетъ мой угловой, и въ немъ зимой волковъ морозить. Надъ нами пвунья каждый вечеръ воетъ, рядомъ за стной собаки подпваютъ, снизу сквозь полы кислыми щами воняетъ.
Послышался всплескъ воды. Супругъ умывался.
Супруга продолжала:
— Однако, не убудетъ тебя, если ты въ пятую улицу Песковъ създишь.
— Съ Песковъ-то мн въ министерство, языкъ выставя, бгать придется. Ты разочти, даль-то какая!
— Конки есть. Ломатова говоритъ, что у нихъ и при кухн маленькая комнатка для кухарки имется. Създи.
— Да хорошо, хорошо.
Супругъ вышелъ въ столовую одтый и слъ къ чайному столу. Жена налила ему чаю. Онъ макнулъ въ него сухарь и проговорилъ:
— Ахъ, какъ хороша эта квартира, которую я видлъ! Игрушечка…
— Да вдь во сн…
— Во сн, во сн… Вотъ это-то и обидно. — Строго говоря, ни одной комнаты нтъ проходной. Вс въ корридоръ. Кухня маловата, но…