Дедушка танцует на балконе
Шрифт:
Она вплыла в комнату и возмущенно заявила:
– Кто-нибудь может ответить, почему от меня постоянно скрывают числа и дни недели?!
У одной нашей знакомой были весьма необычные взаимоотношения с музыкой. Так, в частности, она никак не могла понять, почему, когда музыка прекращается, и танцевать все тоже перестают...
Хороший знакомый. Известен тем, что любовь к свободе конкурирует у него лишь с любовью к выпивке. Зашел в редакцию.
– Ты чего такой грустный сегодня?
– Детей давно не видел...
В
Она заявила мужу:
– Поверь, моя любовь к деньгам абсолютно бескорыстна!..
А теперь несколько стихотворных строк из почты «Фонтана», которые очень развлекли сотрудников редакции. Пусть и другие порадуются. Вот, скажем, строки Э. К. из города Х. Видимо, на тему «Как похудеть?»:
В этом есть настоящая жизнь —Сел на чашку весов и сравнись!..Автор же В. Н. из города К. поделился с нами таким творческим наблюдением:
Свои лучшие стихиПризнаюсь, не скрывая,Я написал, когда стирал носкиДушистым мылом «Пчелка Мая».Абсолютное же первенство заслужил наш читатель В. Р. из поселка Р. Приводим два его шедевра:
Странность – это не порок,Не судьбы коварный рок.Это повод лишний разНи за что ударить в глаз.И второй (орфография автора):
...Тут они, конечно, удалились,А с претензий с ихней стороныДолетел лишь только отголосокВ виде двухметровои трубы.Фраза дамы:
– Если я говорю с вами вежливо, то это не значит, что за меня некому заступиться!..
Знакомый рассказал.
Идет он по улице в Амстердаме. Смотрит, возле магазина собачка привязана. Такая симпатичная, но глаза грустные-грустные.
Вдруг выбегает из магазина женщина и кричит по-русски: «Осторожно! Она жутко злая, укусить может!» Знакомый, продолжая гладить собачку: «Ничего она не злая, а, наоборот, добрая и ласковая». Женщина удивленно: «Смотри, видимо, своего признала!»
Он выражался парадоксально. Например, так.
– С тех пор как я стал все забывать, я ничего не забываю!
– Что это значит, объясни.
– А я теперь все записываю...
В Одессе уже несколько лет жуткие автомобильные пробки. И вот случай. Рассказал пожилой мужчина. Пригласили его жену-учительницу в составе делегации в Словакию. Для нее первая заграница. Педагоги купили в поезд продуктов, заготовили сувениры для словацких коллег. Распределили, кто что везет.
– И вот, – продолжает мужчина, – едем мы на моем «жигуленке» на вокзал. Вроде выехали заранее, но попали в пробку. Тащимся еле-еле. Жена нервничает – не то слово. Коллектив волнуется!.. А мобильных тогда еще не было. Короче, опаздываем. Жена плачет. Я говорю: «Не дрейфь, первая у них остановка в Раздельной, через час, едем туда». Довольно быстро выскакиваем из города на трассу, выжимаю из машины максимум... Влетаем в Раздельную, быстро находим вокзал, въезжаем прямо на перрон... Там никого... Только пожилой мужчина сидит на скамеечке. Спрашиваем: «Простите, а поезд...» Он, не дослушав, смотрит на часы: «Ровно восемь минут!» – «Что «восемь минут»?» – «Как поезд ушел...» И, видя, как мы огорчились: «Да не переживайте, я уже год сюда прихожу, и, поверьте, ни разу никому не удавалось из Одессы поезд догнать. Пока рекорд опоздания – полторы минуты. Но это на «Мерседесе» догоняли».
День рождения Михал Михалыча Жванецкого. Звучат тосты. Один из гостей, видимо, зная, как достали классика заявления некоторых критиков типа «Какой же он писатель? Пусть сначала роман напишет», сказал, в частности, так: «Дорогой Миша, запомни: то, что ты не умеешь, умеют многие. То же, что умеешь ты, не умеет никто!..»
Услышал фразу:
– Говорю, как есть. Потому что говорить, как нет, у нас есть кому...
Он сказал:
– Водка – как бабы. Вечером она причиняет тебе удовольствие, а утром доставляет головную боль...
Во Всемирный клуб одесситов пригласили знаменитого поэта Игоря Губермана. Все ждали, что он что-нибудь прочтет. Игорь Моисеевич недвусмысленно дал понять, что он во время отдыха не работает. Все сперва огорчились, а потом выпили и развеселились. Тем более в такой компании. Помню реплику ведущего: «Вечер отдыха поэта Игоря Губермана продолжается!»
Как-то еще в советские времена организаторов «Юморины» принимал мэр. Угощал, был добр, ласков. Меня в знак, видимо, особого расположения называл Валерием Ивановичем. Повышая, так сказать, мой статус, делая меня своим. Я вспомнил услышанный как-то случай, происшедший с Аркадием Исааковичем Райкиным. Какой-то большой начальник упорно называл его Аркадием Александровичем. Однажды Райкин ему сказал: «Ну что вы стесняетесь? Вот в Ленинграде есть Исаакиевский собор. Его же не переименовывают...»