Дедушко Павлин
Шрифт:
В общем, не написала обо мне «Пионерская правда» под рубрикой «Так поступают пионеры». Я решил, что тетка Анна не сообщила туда ничего, но не стал спрашивать у нее, так это или не так.
А может, в газете постановили, что поступок такого-то пионера из такой-то деревни не является столь уж важным, чтобы о нем писать на всю страну. Сам я больше склонялся к последнему, потому что тетка Анна хоть и зануда, но в общем хорошая и добрая. Так я и не стал знаменитым.
Но зато дедушко Павлин называет меня теперь своим крестным отцом. Говорит, что так полагается, если спасают от неминуемой гибели твоего родственника.
«А ты, — говорит,— Паша, спас мою родную сестру Анну Ивановну».
И мой друг Колька Гуляев страшно мне завидует.
Поход
Дедушко Павлин знал кучу интереснейших историй. С одной стороны, это и неудивительно — ведь он прожил длиннющую жизнь и бывал в разных переделках, но, с другой — уместить столько в одной голове — это походило на чудо! Как воевал в первую мировую и гражданскую, как создавал колхоз, как ловил рыбу, как ходил на ледокольные промыслы морского зверя, как уносило его лодку до самого Канина Носа, как в двадцатые годы топал пешочком до Сороки и Кеми, чтоб подзаработать хоть немного деньжат... И все рассказы с мельчайшими подробностями и деталями: какая была в описываемый день погода, какие плыли на небе облака и какая одежда была на человеке, о котором шла речь. Ну если еще добавить к этому, что каждая история преподносилась в рамочке из прибауток, присказок, всевозможных анекдотов, которых дедушко знал немыслимое количество, да всяких там выкрутасистых словечек, можно понять, что моя тяга к дому дедушки Павлина и Анисьи Петровны была безграничной. Кстати сказать, это было одним из главных стимулов хорошей учебы, потому что, если я приносил из школы тройку или, не дай бог, чего-нибудь похуже, родители накладывали на мои гулянки неукоснительное вето.
Я учился в пятом классе, когда на одной из вечеринок дедушко мимоходом рассказал, что одно из дальних озер в нашей тайге называется Стариково. С этого все и началось. Я, конечно, заинтересовался, откуда такое необычное название у этого озера.
— Дак там старики и жили,— ответил дедушко Павлин.
— Какие такие старики?
Оказывается, еще его отец рассказывал, как в своей молодости бывал на том озере и видел там избушку и двух древних стариков — деда и бабу.
— А куда они потом делись?
— Дак померли, куды еще старики деются!
Рассказ этот меня по неведомой причине сильно взволновал, и весь вечер и следующий день я только и думал: как они жили одни там, среди леса, без людей? Зачем это? Но больше всего, пожалуй, будоражил почему-то вопрос: как же они... похоронены? Ну ладно, один из стариков умер раньше, он, должно быть, похоронен нормально, а что же со вторым, который умер в одиночестве? Не утерпел я, спросил об этом дедушку Павлина. Он только хмыкнул удивленно:
— От те надо ж! И я всю жизнь над этим гадал.
— А чего же не сходил, не проверил, дедушко?
Он только рукой махнул:
— Да куды там! Работы было без продыху!
Все... Когда я шел к себе домой, решение сидело во мне уже прочно. Я должен туда сходить! Иначе вопрос о стариках будет тревожить и меня всю жизнь.
Колька Гуляев мое предложение воспринял с восторгом:
— Там же больше ста лет никто не был!
Потом несколько дней подряд только и разговоров у нас было, что про Стариково озеро. На уроках Колька слал мне записки (за постоянные разговоры нас рассадили): «Как назовем наш поход?» или уж совсем дурацкие, вроде: «Возьмем ли с собой лопаты?» Но когда дело дошло до реальной подготовки, сразу возникла уйма действительно трудных проблем. Как найти это затерянное в лесу озеро, на котором никто, наверно, из односельчан не был и даже не слышал о нем? Сможем ли мы дойти туда? Что надо брать с собой? Думали, думали мы с Колькой и пошли за советом к дедушке Павлину. Тот, как услышал о нашей затее, заходил по избе, заволновался.
— Не-е, робята, не надоть! Туды и дорог-то чичас нету, сгинете ишо!
Наверно, он проверял на прочность нашу затею. Что может подорвать неустойчивые помыслы, как не зерно сомнения? Но мы с другом загорелись всерьез и решили не отступать от задуманного.
Во-первых, необходимо было выяснить точное местонахождение озера. Но как бы его не спутать с другими, ведь озер в округе великое множество. Начали с добывания карты. В деревне, по нашим сведениям, была всего только одна карта — у лесника. Чтобы ее заполучить, мне пришлось восстановить «дипломатические отношения» с его сыном Васькой, с которым я время от времени дрался. Васька за пяток круглых заводских пуль для шестнадцатого калибра — страшного дефицита — перерисовал отцовскую карту на кальку. «Карта» хоть и носила столь важное название, представляла собой лишь абрис, на котором, правда, отражались самые крупные болота, озера и — что самое главное — просеки. Старикова озера на «карте», конечно, не было, но мы не отчаивались, потому что знали: дедушко Павлин все равно поможет и укажет путь.
Всю подготовку к походу на озеро мы с Колькой тщательно засекретили. Хотелось, очень хотелось поделиться с кем-нибудь из ребят в школе, но тогда слух о нашем замысле неминуемо бы дошел до родителей, ну а с ними разговор известно какой. От отцов недолго и ремня получить. Естественно, что полностью скрывать намерение пойти в лес не имело смысла, и мы объявили во всеуслышание, что пойдем ловить щук на Сяртозеро. Оно располагалось, как мы с Колькой рассчитывали, примерно в том же направлении, что и Стариково, только гораздо ближе, километрах в десяти от деревни. На Сяртозеро нам идти, конечно, разрешили, туда тропинка набитая, приметистая, не заблудишься, да и изба на озере хорошая, теплая. И вообще это привычный маршрут деревенских рыбаков. Это мы тоже учли.
Как я и предполагал, дедушко Павлин оказал нам неоценимую помощь. Впрочем, так назвать его поддержку будет мало. Он стал моральным и идейным вдохновителем нашего похода. Дедушко быстро сориентировался на «карте», нашел то место, где должно быть Стариково озеро, до мелочей рассказал, как до него добраться. Попивая в привычную «прикуску» чаек, поблескивая осоловелыми, умиленными глазками, говорил нам:
— От бы робяты дошли-то, а! От бы радость-то была. И добавлял всегда с искренним сожалением: — Я сам-то, робяты, всю жизнь хотел, да куды... А, быват, косточки-то ихны до сего дня белеют... Нехорошо ето...
Нас дедушкины слова пробирали до самого нутра, и мы в один голос уверенно тянули:
— Дойдем, дедушко!
И расправляли за столом тощие плечи. Мол, на таких крепких парней вполне можно положиться, мол, уж мы-то!..
На третий день летних каникул мы отправились в путь.
До Сяртозера добрались без особых приключений и довольно быстро. Лесная птица попадалась редко: самки сидели на гнездах. Лишь изредка в ельниках с шумом поднимались и хлестко стучали крыльями о ветки черные тетерева. Задерживали только озера, которые то и дело призывно поблескивали и манили голубизной по обе стороны летника. Мы к ним приворачивали и удили колючих окунишек — не могли пройти мимо и не испытать наслаждения первых в этом году поклевок.
Сяртозеро открылось с угора огромное, узкое и вынутое километров на семь. Там, где летник утыкался в озеро, мы нашли на берегу карбасок, вычерпали из него талую воду, выскребли со дна жирные, разбухшие прошлогодние листья и удили до ночи, забыв обо всем, серебряную сорожку. Колька на лягушонка поймал даже щуку. Потом мы перебрались в избу, стоящую на мысу, посередке озера, сварили уху, хлебнули по паре ложек и, уставшие за день, быстро заснули на жердяных нарах. Утро встретило нас ломотой в намаявшихся ногах, прохладой выстудившейся за ночь избы и белым паром, плававшим за окном на озере и на траве. Мы проснулись и со всей очевидностью поняли, что идти больше нам никуда не хочется, потому что здесь есть над головой крыша, рядом летник домой, а дальше — неизведанный и, конечно, жуткий лес. Подогретую уху мы хлебали, не разговаривая, оба стыдливо осознавали свое предательство — столько времени собирались, собирались, а теперь вот струсили. Наконец Колька обреченно, но решительно стукнул ладонью по лавке: